— Наши сотрудники всегда в курсе дела.
— У меня не сложилось такого впечатления.
— Министр по делам иммиграции очень обеспокоена, — сказала дама.
Перед мысленным взором Курта Валландера возникла рыжеволосая дама, то и дело выступающая по телевидению.
— Мы будем крайне рады ее звонку, — ответил он и скорчил рожу Неслунду, листавшему какие-то бумаги.
— По-видимому, полиция выделила недостаточно людей для защиты беженцев.
— Или просто беженцев слишком много, если учесть, что вы понятия не имеете, где они живут.
— Что вы имеете в виду? — Голос ее вдруг стал холоднее льда.
Курт Валландер злился все больше.
— Во время ночного пожара в лагере выявился полный бардак с документами. Вот что я имею в виду. И вообще от вас невозможно получить более или менее толковые директивы. Нам говорят, что такие-то и такие-то подлежат высылке, а где они находятся — вы понятия не имеете. И мы тратим недели, чтобы их разыскать и выполнить ваше указание.
То, что он сказал, было чистой правдой. Он много раз слышал от своих коллег в Мальмё, что Иммиграционное управление абсолютно не справляется со своими обязанностями. Это ставило полицию в отчаянное положение.
— Это ложь, — сказала дама, — и я не собираюсь тратить свое дорогостоящее время на препирательства.
И повесила трубку.
— Ведьма, — сказал Курт Валландер. Какое-то мгновение он подержал трубку в руке, потом аккуратно положил ее на место.
— Кто это был? — спросил Неслунд.
— Генеральный директор Иммиграционного управления, — ответил Валландер. — Понятия не имеет, что творится в ее управлении. Ты не принесешь кофе?
Рюдберг выложил протоколы бесед, проведенных им и Сведбергом с дочерьми Лёвгрена. Курт Валландер коротко рассказал ему о состоявшемся телефонном разговоре.
— Скоро позвонит министр и скажет, что она очень обеспокоена. — Рюдберг недобро усмехнулся.
— С ней будешь говорить уже ты, — сказал Курт Валландер. — А я постараюсь вернуться из Кристианстада к четырем часам.
Пришел Неслунд с двумя кружками, но пить кофе расхотелось.
Захотелось на воздух. Повязка по-прежнему давила, и голова болела ничуть не меньше. Поездка должна пойти на пользу.
— Расскажешь в машине, — сказал он Неслунду и отодвинул кружку.
Вид у Неслунда был несколько растерянный.
— Вообще-то я не знаю, куда ехать и где ее искать. Насколько Ларс Хердин знает о лёвгреновских денежных делах, настолько же мало у него информации об этой женщине.
— Но что-то он все-таки знает?
— Я расспрашивал его и так и эдак. Думаю, он не врет. Единственное, в чем он уверен, так это в том, что она существует.
— А это он откуда знает?
— Он как-то был в Кристианстаде и видел Лёвгрена с ней на улице.
— Когда?
Неслунд полистал блокнот.
— Одиннадцать лет назад.
Валландер снова взял кружку и отхлебнул.
— Что-то здесь не так, — сказал он. — Он должен знать больше. Намного больше. Откуда он так уверен, что существует ребенок? Откуда он знает, что Лёвгрен помогал им деньгами? Ты надавил на него?
— Он утверждает, будто кто-то написал ему и рассказал всю историю.
— Кто?
— Этого он не хочет говорить.
Курт Валландер задумался.
— В Кристианстад мы поедем в любом случае. Обратимся к коллегам, может, они чем-то помогут. А потом я займусь Ларсом Хердином сам.
Они взяли полицейский автомобиль. Курт Валландер забрался на заднее сиденье и предоставил Неслунду вести машину. Когда они выехали из города, он почувствовал, что Неслунд едет очень быстро.
— Это не выезд на место происшествия, не гони. Мне надо почитать и подумать.
Неслунд снизил скорость.
Пейзаж был серым и угрюмым. Курта Валландера охватило чувство безнадежного одиночества. Насколько он любил весну и лето, настолько тяжело переносил мрачную тишину осени и зимы.
Он откинулся назад и закрыл глаза. Все тело болело, руку жгло. Сердце колотилось так, будто он выпил десять чашек крепкого кофе.
Разведенные мужчины подвержены инфарктам, подумал он. Мы жрем жирную еду, нас мучает одиночество. Либо бросаемся в новые увлечения очертя голову, и сердце не выдерживает.
Мысли о Моне злили его и одновременно наводили грусть. Он снова открыл глаза и посмотрел в окно.
Потом он начал читать записи бесед с двумя дочерьми Лёвгрена. Ничего, что могло бы пролить хоть какой-то свет. Никаких врагов, никаких тайных конфликтов.
Никаких денег.
Дочерям о своем немалом капитале старик тоже не рассказывал.
Курт Валландер попробовал поставить себя на место Юханнеса Лёвгрена. Каков был ход его мыслей? Что им двигало? Как он себе представлял судьбу своих денег, если в один прекрасный день его не станет?
На этой мысли он вздрогнул. Где-то должно быть завещание.
Но если они не нашли его в банковской ячейке, то где оно может быть? Или у него были еще ячейки?
— Сколько в Истаде банковских отделений? — спросил он Неслунда.
— С десяток.
Неслунд знал город как свои пять пальцев.
— Завтра сходим в остальные. Может быть, у него были и другие ячейки. К тому же я хочу знать, как он добирался из Ленарпа и обратно. Такси, автобусом, чем-то еще?
Неслунд кивнул:
— Он мог сесть на школьный автобус.
— Тогда его кто-то должен был видеть.
Они миновали Тумелиллу, потом шоссе на Мальмё и продолжили ехать на север.
— Как у Хердина дома? — спросил Валландер.
— Старомодно. Но чистенько и, я бы сказал, красиво. Странно, он готовит еду в микроволновке. Угостил меня домашними булочками. У него здоровенный попугай. Вообще и сад, и усадьба — все ухожено. Никаких повалившихся заборов.
— Что у него за машина?
— Красный «мерседес».
— «Мерседес»?
— Да, «мерседес».
— Он же говорил, что едва сводит концы с концами.
— Такой «мерседес» стоит больше трехсот тысяч.
Курт Валландер задумался.
— Надо побольше узнать о Ларсе Хердине, — сказал он. — Даже если он не догадывается, кто их убил, он может, сам того не сознавая, навести нас на ответ.
— А при чем тут «мерседес»?
— Сам не знаю. Просто мне кажется, что Ларс Хердин для нас важнее, чем он сам думает. А потом и правда непонятно, как крестьянин в наши дни может купить машину за триста тысяч крон. Может, в квитанции у него написано, что он купил трактор.