Во многих случаях теперь уже поздно. Иные из близких уже ушли из жизни. В первую очередь Рюдберг и старый друг, лошадник Стен Виден. Валландер никогда не понимал разговоров о том, что смерть человека отнюдь не повод прекращать с ним общение, ведь оно, мол, продолжается и за могилой. Ему это не удавалось. Он едва помнил лица умерших, и голоса их более к нему не обращались.
Он нехотя встал — пора вернуться на работу. Расследование побоев на пароме завершено, один парень получил срок, но Валландер не сомневался, что вообще-то женщину избивали двое. Он считал, что полного успеха они не достигли, победа осталась половинчатой, один преступник наказан, жертва получила удовлетворение, коль скоро это вообще возможно, после того как тебе изуродовали лицо. Но еще один злодей сумел проскочить сквозь сети, и Валландер отнюдь не был уверен, что они не смогли бы добиться в расследовании результата получше.
В три часа дня, расставшись со скамейкой в порту, он вернулся в Управление. На письменном столе лежала записка, что звонил Иттерберг. Принявший звонок пометил, что у Иттерберга срочное дело. Всегдашняя история. Все сообщения, какие получал Валландер, не терпели отлагательства. Поэтому он не стал сразу браться за телефон, сперва прочел бумагу из Государственного управления уголовной полиции, по поводу которой Леннарт Маттсон просил его высказать свои соображения. Речь шла об одной из бесконечных реорганизаций, которыми центр постоянно терзал полицейские округа. Теперь понадобилось создавать систему усиленного полицейского присутствия по выходным и праздникам, причем не только в больших городах, но и в таких, как Истад. Валландер прочитал бумагу, раздражаясь на обстоятельность и бюрократический слог, а прочитав, подумал, что так и не понял, зачем все это нужно. Набросал несколько ничего не говорящих комментариев и пихнул все в конверт, который перед уходом сунет во входящую почту начальника полиции.
Потом позвонил в Стокгольм Иттербергу, который ответил незамедлительно.
— Вы звонили, — сказал Валландер.
— Теперь и она тоже пропала.
— Кто?
— Луиза. Луиза фон Энке. Она тоже пропала.
У Валландера перехватило дыхание. Он не ослышался? Попросил Иттерберга повторить.
— Луиза фон Энке пропала.
— Как это произошло?
Валландер услышал шуршание страниц. Иттерберг искал среди своих записок. Хотел дать точный отчет.
— Последние годы фон Энке держали уборщицу-болгарку, она имеет вид на жительство, а зовут ее так же, как их столицу, если не ошибаюсь, — София. У них она работает по понедельникам, средам и пятницам, три часа по утрам. В этот понедельник, когда она была там, все обстояло как обычно. В разговоре эта болгарка производит впечатление человека, которому можно доверять. Сведения дает четкие и ясные, кажется абсолютно честной и искренней. Вдобавок она на удивление хорошо говорит по-шведски, с совершенно очаровательной примесью южностокгольмского пролетарского сленга, не знаю уж, откуда он у нее. Когда в понедельник около часу дня она уходила, Луиза сказала, что в среду они снова увидятся. Но в девять утра в среду София ее в квартире не застала. Ничего особенного, Луиза не всегда сидела дома, и Софию это ничуть не насторожило. Но когда пришла сегодня утром, то поняла: что-то неладно. Она совершенно уверена, что со среды Луиза не возвращалась. Все в квартире было в точности как прошлый раз перед уходом Софии. Раньше Луиза без предупреждения никогда так подолгу не отстутствовала. Но сейчас она никакой записки не оставила, ничего, только пустая квартира. София позвонила сыну в Копенгаген, тот сказал, что последний раз говорил с матерью в воскресенье, то есть пять дней назад. Он в свою очередь позвонил мне. Кстати, вам понятно, чем он занимается?
— Деньгами, — ответил Валландер. — Не чем иным, как деньгами.
— Увлекательное занятие, — задумчиво обронил Иттерберг. Потом вернулся к своим заметкам. — Он дал мне телефон Софии, и вместе с ней мы осмотрели квартиру. Как выяснилось, болгарка хорошо знакома с содержимым гардеробов и всем прочим. И сказала то, что мне меньше всего хотелось услышать. Думаю, вы догадываетесь, о чем я?
— Да, — сказал Валландер. — Ничего не пропало.
— Совершенно верно. Все на месте — сумки, платья, бумажники, даже паспорт. Он лежал в ящике, где, по словам Софии, хранится всегда.
— А мобильный телефон?
— Лежал на зарядке в кухне. Можно сказать, я по-настоящему встревожился, как раз когда обнаружил телефон.
Валландер задумался. Он и представить себе не мог, что за исчезновением Хокана фон Энке последует еще одно.
— Н-да, неприятность, — наконец сказал он. — Есть какое-нибудь разумное объяснение?
— Насколько я вижу, нет. Я обзвонил ее близких подруг, но с воскресенья никто ее не видел и не слышал. В воскресенье она звонила некой Катарине Линден, спрашивала про высокогорный отель в Норвегии, где та бывала. По словам Катарины Линден, голос у нее звучал как обычно. Позднее никто с нею не разговаривал. У нас тут назначено совещание группы, которая занимается исчезновением ее мужа. Я просто хотел заранее созвониться с вами. Фактически — чтобы услышать вашу реакцию.
— Прежде всего я подумал, что она знает, где находится Хокан, и оправилась к нему. Но паспорт и телефон, конечно, свидетельствуют против этого.
— Я думал примерно о том же. Но сомневаюсь, как и вы.
— Может, все же найдется разумное объяснение? Вдруг она заболела? Упала на улице?
— Я первым делом проверил больницы. По словам Софии — а у нас нет причин в них сомневаться, — Луиза всегда носила с собой удостоверение, в кармане куртки или пальто. Поскольку мы его не обнаружили, то, скорее всего, когда она ушла, документ был при ней.
Валландер размышлял о том, почему Луиза не сказала ему, что трижды в неделю к ним приходит уборщица. Да и Ханс тоже умолчал о ней. Хотя, конечно, вряд ли стоит придавать этому значение. Семья фон Энке принадлежит к высшему обществу, где прислуга — обычное дело, о ней незачем говорить, она просто есть.
Иттерберг обещал держать его в курсе. Уже заканчивая разговор, Валландер спросил, созвонился ли Иттерберг с Аткинсом, ведь они встречались, когда тот приезжал в Стокгольм.
— А у него может быть информация? — с сомнением спросил Иттерберг.
Валландеру показалось странным, что Иттерберг не понял, как близко дружили эти семьи. Или Аткинс говорил ему не совсем то, что Валландеру?
— Который час теперь в Калифорнии? — спросил Иттерберг. — Звонить среди ночи нет смысла, зачем будить людей?
— Разница во времени с Восточным побережьем составляет шесть часов, — ответил Валландер. — Но насчет Калифорнии не знаю. Могу выяснить и позвонить ему.
— Будьте добры, — сказал Иттерберг. — Закажите разговор, а мы возместим вам расходы.
— Мой служебный телефон пока что не отключили, — сказал Валландер. — Вряд ли допустят, чтобы полиция обанкротилась по причине неоплаченных телефонных счетов. До этого еще не дошло.