Он затормозил около Управления малонаселенных районов и какое-то время сидел не двигаясь. Что он скажет Джузеппе? Всей правды говорить нельзя. Нельзя и врать напропалую. Нужно слепить какую-то полуправду. Сказать, например, что он не в силах оставаться в Буросе и ждать, пока начнут облучение. Человек, больной раком, может позволить себе такой каприз.
Он зашел в приемную и спросил Джузеппе. Девушка за стойкой узнала его, улыбнулась и сказала, что Джузеппе сейчас на совещании, но скоро освободится. Стефан сел за стол и начал листать местные газеты. Материалы о следствии по-прежнему были на первых страницах. Накануне Рундстрём провел пресс-конференцию. Он говорил в основном об оружии и вновь обратился с просьбой к населению сообщать о своих наблюдениях. Но ни слова о том, какими новыми данными располагает полиция. Ни слова о каких-то машинах или людях, замеченных поблизости от места преступления. Если верить газетам, полиция топталась на месте.
В полдвенадцатого в приемной появился небритый Джузеппе. Он выглядел уставшим и обеспокоенным.
– Я должен был бы сказать, что удивлен твоим появлением. Но меня теперь ничто не удивляет.
В его интонациях ощущался пессимизм, которого Стефан раньше не замечал. Они прошли в кабинет. Джузеппе закрыл дверь, и Стефан произнес приготовленную речь – о том, что он не может усидеть на месте, что его съедает постоянная тревога, и вот – он приехал опять, чтобы отвлечься от мрачных мыслей. Джузеппе внимательно его выслушал.
– Ты играешь в боулинг? – неожиданно спросил он, когда Стефан замолчал.
Стефан смотрел на него непонимающе:
– В боулинг?
– Когда мне не по себе, я играю в боулинг. Можешь поверить, мне тоже иногда не по себе. Нельзя недооценивать боулинг. Спорт как-никак, причем в компании друзей. Можно представить себе, что кегли – это твои враги. Или какие-то нерешенные проблемы.
– Я, по-моему, никогда не играл в боулинг.
– Возьми на заметку. Как дружеский совет.
– А вообще как дела?
– Я видел, ты читал газеты. Мы только что провели совещание нашей маленькой следственной группы. Работа идет, правила соблюдаются, все работают много и тщательно. И тем не менее все, что сказал Рундстрём на пресс-конференции, – правда. Мы застряли.
– А как насчет двух разных преступников?
– Очень может быть. Многое говорит именно за это.
Стефан задумался:
– Но это еще не значит, что оба преступления совершены по разным мотивам.
Джузеппе кивнул:
– Мы тоже так думаем. К тому же история с собакой. Я не склонен считать это дурацкой шуткой, это вполне обдуманная акция. Кто-то хочет нам что-то сказать.
– Что именно?
– Понятия не имею. Но сам факт, что некто пытается нам что-то сообщить, создает… как бы это сказать… некоторую конструктивную путаницу. Нам внушают, что простых ответов на вопросы нет. Впрочем, мы так и не думали.
Джузеппе замолк. Стефан ждал продолжения. В коридоре кто-то громко засмеялся, потом опять стало тихо.
– Ярость, – сказал Джузеппе. – В случае с Гербертом Молином – совершенно безумная ярость. Кто-то тащит его за собой в кровавом танго, забивает кнутом насмерть и оставляет в лесу. С Авраамом Андерссоном – то же самое, но тут ярость более сдержанная, я бы сказал, вполне контролируемая. Ни убитых собак, ни кровавых танцев. Хладнокровная казнь. Я все время задаю себе вопрос – могут ли два столь разных темперамента уместиться в одном человеке? То, что убийство Молина было тщательно спланировано, сомнений нет. Одна найденная тобой палаточная стоянка чего стоит. Но с Андерссоном все по-другому, а что именно по-другому – я не могу для себя сформулировать.
– И на что все это указывает?
Джузеппе пожал плечами:
– Понятия не имею.
Стефан вновь задумался. Ясно было, что Джузеппе хочет услышать его мнение.
– Если эти два убийства все же связаны между собой, если это, несмотря ни на что, один и тот же преступник, надо думать, что в промежутке случилось что-то, что сделало необходимым и второе убийство – Авраама Андерссона?
– Я тоже так считаю. Остальные в группе со мной не согласны. Или я просто не сумел как следует объяснить свою точку зрения. Но все же наиболее вероятно, что это два разных человека.
– Странно, что никто ничего не видел.
– За все годы я не могу припомнить случая, чтобы мы стучались в такое количество дверей, рассылали столько писем и не получили ни единого ответа. Всегда находится кто-то, кто стоит за шторой и видит что-то необычное.
– То, что никто ничего не видел, – это тоже своего рода свидетельское показание. Значит, мы имеем дело с людьми, прекрасно подготовленными и знающими, что они делают. Даже если какой-то план проваливается, они быстро и хладнокровно находят выход из положения.
– Ты сказал – с людьми?
– Каждый раз сомневаюсь: один преступник или какой-то заговор, где замешаны несколько человек.
В дверь постучали, и, не дожидаясь разрешения, вошел парень в кожаной куртке, с темными прядями в светлых волосах. Он кивнул Стефану и положил на стол пачку бумаг:
– Последние данные опроса жителей.
– И что?
– Одна старушка из Глёте утверждает, что преступник живет в Висбю.
– Почему?
– У «Шведских Игр» [7] там головная контора. Она считает, что все дело в бесе азарта, овладевшем шведским народом. И теперь половина населения ездит по стране и грабит вторую половину, чтобы раздобыть денег для игры. Больше ничего примечательного.
Парень вышел и закрыл за собой дверь.
– Новичок, – сказал Джузеппе. – Новичок, который ни в чем не сомневается и красит волосы. Из тех, кто постоянно и с удовольствием подчеркивает, что он молод и умен, а все остальные – старые дураки. Со временем будет хорошим полицейским.
Джузеппе поднялся из-за стола.
– Мне нравится с тобой разговаривать, – сказал он. – Ты хорошо слушаешь и задаешь как раз те вопросы, которые мне надо услышать. С удовольствием продолжил бы, но сейчас у меня встреча с криминалистами, и отменить я ее не могу.
Он проводил его до приемной.
– Ты надолго?
– Сам не знаю.
– Та же гостиница в Свеге?
– А там есть другая?
– Хороший вопрос. Не знаю. Может быть, какой-нибудь пансионат. Я позвоню.
Стефан сообразил, что собирался задать Джузеппе вопрос и чуть не забыл.
– А тело Молина вернули для похорон?