– Могу узнать, если тебе интересно.
– Да я так просто спросил.
По дороге в Свег он вспоминал слова Джузеппе о боулинге. Проехав Эверберг, он остановился и вышел подышать. Было совершенно безветренно и холодно, земля уже промерзла и была твердой, как камень. Я слишком ношусь с собой, подумал он. Я все больше погружаюсь в мрачную жалость к самому себе, а это мне совершенно несвойственно. Я же нормальный веселый человек, а не тот мизантроп, каким сейчас кажусь. Джузеппе абсолютно прав насчет боулинга. Совершенно необязательно сшибать шарами кегли, но он абсолютно прав. Я пытаюсь уговорить себя, что все будет хорошо, что я выздоровею. И в то же время делаю все, чтобы выглядеть как осужденный на неминуемую смерть безнадежный больной.
Въехав в Свег, он тут же пожалел о затеянном путешествии. У него возник мощный импульс – не сворачивая к гостинице, гнать в Эстерсунд и как можно быстрее вернуться в Бурос, к Елене.
Потом он поставил машину и пошел в гостиницу. Девушка-администратор, как ему показалось, обрадовалась, увидев его.
– Я так и знала, что ты не сможешь нас покинуть, – сказала она, смеясь.
Он тоже засмеялся. Чересчур громко и звонко. Даже смех у меня лживый, подумал он в отчаянии.
– У тебя тот же номер, – сказала она. – Третий. Есть сообщение от Вероники Молин.
– Она у себя?
– Нет. Вернется в четыре.
Он поднялся в номер. Казалось, он и не уезжал. Пошел в ванную, открыл рот и высунул язык. Никто не умирает от рака языка, подумал он. Все будет хорошо. После облучения все пройдет. Когда-нибудь эти дни будут вспоминаться как короткий кошмарный эпизод в моей жизни, не больше.
Он вытащил записную книжку, набрал номер сестры в Хельсинки и, послушав ее голос на автоответчике, оставил сообщение с номером своего мобильного телефона. Номера другой сестры, живущей с мужем во Франции, у него с собой не было, а заставить себя предпринять какие-то усилия, чтобы его узнать, он был не в состоянии. К тому же он так и не выучил, как пишется фамилия ее мужа.
Он посмотрел на постель. Если я лягу, то умру, подумал он. Он снял рубашку, отодвинул стол и начал отжиматься. На двадцать пятом разе ему показалось, что он выдохся, но все же он заставил себя продолжать до сорока. Стефан сел на пол и сосчитал пульс. Сто сорок. Слишком много. Он решил снова начать бегать. Невзирая на погоду, невзирая на самочувствие, каждый день. Полез в чемодан и обнаружил, что забыл кроссовки. Оделся, вышел, нашел единственный спортивный магазин в Свеге. Выбор был очень ограниченным, но он все же нашел пару подходящих беговых кроссовок. Потом зашел в пиццерию. Там работало радио, и он вдруг услышал голос Джузеппе. Тот вновь призывал жителей сообщать, если они заметили что-то необычное. Они и в самом деле в тупике, подумал Стефан. Топчутся в болоте, а в болоте следов не найдешь.
Эти два убийства вполне могут остаться нераскрытыми.
Поев, он решил пройтись. На этот раз он пошел на север, мимо музея деревянного зодчества под открытым небом, потом мимо больницы. Он шел быстро, все время делая усилие, чтобы не снижать темпа. Из головы не шла какая-то музыка – он не сразу сообразил, что именно ее он слышал в доме у Якоби, – Иоганн Себастьян Бах.
Он шел и шел, пока Свег не остался далеко позади. Тогда он почувствовал усталость и повернул назад. Приняв душ, спустился в вестибюль. Там сидела Вероника Молин, дожидаясь его. Его опять поразило, до чего она красива.
– Спасибо, что приехали, – сказала она.
– У меня был выбор – или приехать, или пойти играть в боулинг.
Она посмотрела на него удивленно, потом засмеялась:
– Хорошо, что вы не сказали – гольф. Никогда не понимала людей, играющих в гольф.
– Никогда не держал клюшки в руках.
Она огляделась. Несколько водителей-испытателей с шумом ввалились в вестибюль, наперебой восклицая, что пора по пиву.
– Я обычно не приглашаю мужчин в свой номер, – сказала Вероника. – Но там мы можем спокойно поговорить.
Она жила на первом этаже в конце коридора. Номер был не похож на тот, в котором жил Стефан. Прежде всего, он был намного больше. Интересно, каково человеку, привыкшему ездить по всему миру и останавливаться в роскошных апартаментах, торчать в простенькой гостинице в Свеге. Стефан вспомнил, как она рассказывала, что известие о смерти отца застало ее в Кельне, когда она смотрела из окна гостиницы на знаменитый собор. Здесь из окна был виден Юснан и лесные заросли на том берегу. Это тоже по-своему красиво, подумал он. Может быть, не менее красиво, чем собор в Кельне.
В номере было два кресла. Она зажгла бра в изголовье кровати и повернула абажур к стене, так что в комнате воцарился полумрак. Он чувствовал запах ее духов. Интересно, как она среагирует, если он скажет, что в настоящий момент у него только одно желание – раздеть ее и заняться любовью. Удивится ли она? Она должна очень хорошо осознавать свою притягательность.
– Ты попросила меня приехать, – сказал он вместо этого. – И я хочу услышать, что ты хотела мне сказать. Но ты должна также понимать, что эта беседа, строго говоря, неуместна. Здесь должен сидеть Джузеппе Ларссон. Или кто-то из его коллег. Но никак не я. Я не имею никакого отношения к следствию по делу об убийстве твоего отца или Авраама Андерссона.
– Я знаю. И все равно я хочу говорить именно с тобой.
Он ждал. Видно было, что она волнуется.
– Я пыталась понять, – начала она, – у кого были причины убивать моего отца? Сначала все казалось совершенно диким – кто-то без всякой на то причины занес кулак и обрушил на его голову. Никакого мотива. Вначале меня это буквально парализовало. Вообще-то со мной такого не бывало – в моей работе довольно часто возникают кризисы, и если я не буду сохранять самообладание, если не буду рассуждать рационально, эти кризисы могут легко перерасти в катастрофу. Но паралич постепенно прошел, и я вновь обрела способность думать. И самое главное, вспоминать.
Она посмотрела на него.
– Я прочитала этот дневник, – сказала она. – Это был шок.
– То есть ты ничего не знала о его прошлом?
– Ровным счетом ничего. Я уже сказала.
– А с братом ты говорила?
– И он ничего не знал.
Голос ее звучал до странности монотонно, и Стефан вдруг уловил в нем неуверенность. Он напряг слух и даже подался вперед, чтобы лучше видеть ее лицо.
– Я еще раз говорю, это был шок – вдруг узнать, что твой отец был нацистом. И не только на словах, но и в поступках, да еще каких! Доброволец на стороне Гитлера. Мне было очень стыдно. Я возненавидела его – прежде всего потому, что он ничего мне не сказал.
Стефан спросил себя, стыдится ли он сам своего отца. Нет, к этому он еще не пришел. Странная ситуация – сидящая напротив него женщина и он сам сделали одно и то же открытие – что их отцы были нацистами.