На Востоке он прожил много лет, между прочим, достоверно известно, что более десяти лет он провел в Персии при дворе Надир-шаха, где пользовался большим влиянием…»
– Ага! – проговорил Кукушкин, на мгновение оторвавшись от книги. – Пожалуй, теперь я знаю, о ком идет речь. Если сопоставить неопределенные разговоры о высоком происхождении, обучение тайным искусствам Востока и влияние при персидском дворе во времена Надир-шаха – это однозначно граф Сен-Жермен, знаменитый авантюрист восемнадцатого века!
Радуясь своей догадке, Иван Иванович продолжил чтение.
«Приходилось мне слышать и другие истории о происхождении графа. Так, одна высокородная особа, имени которой я не могу назвать по известным причинам, заверяла меня, что, по самым надежным сведениям, граф является внебрачным сыном португальского короля. Впрочем, сам граф это отрицал.
Кроме того, барон фон Раухич как-то говорил мне, что из самых достоверных источников знает, что граф является наследником и продолжателем знаменитого ордена храмовников, или тамплиеров, уничтоженного в четырнадцатом веке по приказу короля Филиппа Красивого. Однако барон никогда не казался мне правдивым человеком, и эти слова вряд ли можно считать истиной. Не думаю, что до наших дней сохранился кто-то из членов того таинственного ордена.
Во всяком случае, граф, несомненно, был человеком удивительно одаренным и в самой высокой степени образованным. Он в совершенстве знал все европейские языки и многие восточные, в том числе персидский, арабский и арамейский. Иногда он рассказывал такие вещи, которые приводили слушателей в глубокое изумление. Так, один раз в салоне графини де Жанлис он начал рассказывать о Франциске I, скончавшемся более чем двести лет назад, с такими удивительными подробностями, какие могли быть известны только современнику и очевидцу. В какой-то момент, увлекшись рассказом, он проговорил: «И тогда я сказал королю…», но тут же опомнился, понял, что произнес лишнее, и ловко перевел разговор на другую тему.
Также от людей, входивших в самый близкий графу кружок, мне доводилось слышать, что в минуты особенно доверительные он рассказывал о том, что был знаком не только с Франциском I, но даже с египетской царицей Клеопатрой.
Я никогда не поверил бы в такое, если бы волей судеб не оказался свидетелем совершенно удивительного события.
Ранней весной 1781 года я путешествовал по Германии и оказался в герцогстве Шлезвиг. Ужасная непогода застала меня в мрачной и уединенной местности, неподалеку от старинного замка.
Я постучался в ворота этого замка. Через некоторое время мне открыл старый слуга и спросил, что мне угодно. Я отвечал, что непогода и наступление ночи застали меня в этом унылом месте, и попросил о гостеприимстве.
Слуга был заметно раздосадован, как будто мое появление нарушало какие-то его планы, но не посмел выгнать меня под дождь и проводил к своему господину.
Каково же было мое удивление, когда я узнал графа, с которым неоднократно встречался как в парижских салонах, так и при дворе многих владетельных особ.
Внешний вид графа меня удивил.
Он, который столько говорил о возможности успешно противостоять неумолимому времени и сохранять если не молодость, то бодрую и деятельную зрелость, выглядел сейчас дряхлым стариком. Лицо его было изрезано глубокими морщинами, руки дрожали, глаза слезились от света, он сгорбился и говорил старческим надтреснутым голосом.
Узнав меня, граф обрадовался, хотя в его лице и голосе сквозило какое-то странное смущение, которое я отнес к тому, что он стесняется своей старости и немощи.
Я попросил его гостеприимства, на что граф немедленно ответил, что его замок в полном моем распоряжении.
– Только об одном я прошу вас, мой друг, – проговорил он с тем же непонятным смущением. – Ночью не покидайте свою комнату. Дело в том, что по ночам в этом замке небезопасно…
– Небезопасно? – спросил я, заинтригованный его словами. – Что вы имеете в виду?
– Привидения! – прошептал он, пристально взглянув на меня. – В этом замке обитают привидения!
Видимо, он заметил недоверие в моем взгляде, поскольку посчитал необходимым пояснить свои слова:
– Это призрак прежнего владельца замка и его жены. Они были злодейски убиты лет пятьдесят назад разбойниками и теперь по ночам бродят по замку, взывая к отмщению! И горе тому, кто встретит их ночью!
Я решил, что на старости лет граф выжил из ума, и горячо заверил его, что не имею привычки расхаживать по ночам.
Тем временем слуга (тот самый, который встретил меня на пороге замка) сообщил нам, что обед подан.
Мы прошли в просторную столовую, где был накрыт стол на две персоны. Ужин оказался довольно скромным, хотя вино – отменным. Впрочем, после долгого путешествия по безлюдной местности я был благодарен графу за эту трапезу. За едой нам прислуживал все тот же молчаливый человек, и у меня сложилось впечатление, что в замке вообще нет других слуг.
После ужина граф извинился и, сказав, что устал, отправился в свои покои. Меня же все тот же немногословный слуга проводил в отведенную мне комнату.
Комната эта была большой, но очень холодной.
Я кое-как согрелся под одеялом и уже начал засыпать, как вдруг услышал странные звуки, доносящиеся из дальнего конца замка, – то ли негромкое пение, то ли жалобные стенания.
Я вспомнил рассказ графа о привидениях и подумал, что в них, возможно, есть доля правды.
Попробовал заснуть – но теперь сон не шел ко мне, непонятные звуки не утихали, вызывая мое любопытство.
Наконец я не выдержал, поднялся и, накинув теплый плащ, выбрался в коридор.
Отсюда звуки стали гораздо слышнее. Они напоминали жалобные мольбы и доносились из старинной часовни, расположенной в северном крыле замка.
Движимый любопытством, я направился к часовне.
В нескольких шагах от нее я все же остановился, вспомнив слова графа и подумав, что мое ночное путешествие и впрямь может быть небезопасным.
Пройдя через темный покой, залитый льющимся в стрельчатые окна лунным светом, я увидел впереди неплотно прикрытую дверь, сквозь которую пробивался другой свет – живой, неровный, колеблющийся вроде того, какой дают факелы или масляные светильники.
И оттуда же, из-за приоткрытой двери, явственно доносились те странные звуки, которые разбудили меня. Впрочем, теперь они были куда громче, и я мог расслышать, что это – не что иное, как исполняемое на два голоса старинное церковное песнопение вроде григорианского хорала.
Стараясь не шуметь, я подошел к двери, приоткрыл ее и проскользнул в часовню.
Я оказался не в самой часовне, а на галерее, опоясывающей ее поверху, то есть на хорах. Отсюда мне хорошо было видно все помещение.