— Мало ли что… — промямлил он. — Мало ли что случится…
Теперь, кажется, мало ли что случилось или может случиться. Позвонить?
Лиза встала, подошла к стулу, нервно схватила сумочку. Порылась в ней, нашла в самом малопосещаемом кармашке визитку Мельникова и через минуту набирала его номер, включив телефон. Стоило бы удивиться, получив сразу несколько сообщений о пропущенных звонках, но Лиза не удивилась. Ее наверняка разыскивали правоохранительные органы по наводке ее хорошего знакомого.
Мельников вдруг оказался недоступен, черт побери! Она несколько раз набирала его номер, бесполезно. Какая незадача! Она вспомнила про его друга-коллегу, полноватого парня с добродушным лицом и сочувствующим взглядом, но, к сожалению, на картонном прямоугольнике не было его номера.
Лиза, снова усевшись на кровать, начала писать сообщение. Несколько раз она стирала текст, начинала заново, снова ей не нравилось то, что написано. В конце концов после двадцати минут неудачных попыток у нее вышло следующее: «Если со мной что-то случится, знайте, виновен тот самый человек, которого вы отпустили».
Все, больше ни слова ни о своих намерениях, ни о намерениях этого чудовища. Все описать в коротком телефонном сообщении невозможно. Лиза отправила сообщение. Как только Мельников включит телефон, он его получит. Отключила телефон и положила его под подушку, карточку Мельникова снова сунула на прежнее место. Улеглась на кровать прямо в обуви, выключила ночник и прикрыла глаза, она устала от долгого напряженного ожидания. Ей необходимо было собраться с мыслями и придумать какой-нибудь план действий. Когда, в какой именно момент ей следовало напасть? Как только они приедут в его дом, ставший пыточной для многих жертв? Или когда он на нее нападет?
По обстоятельствам, решила Лиза и задремала.
Очнулась она от легкого дверного скрипа.
Началось! Сердце сжалось в крохотный комочек, неспособный справляться с бешеными толчками крови, во рту пересохло. Она хотела открыть глаза и сесть на кровати, но вдруг решила, что станет дальше притворяться спящей. Что он станет делать, интересно? Будет будить ее или уйдет?
Он не ушел, подошел к кровати вплотную, осторожно и почти бесшумно ступая. Лиза чуть приоткрыла глаза. В комнате было очень темно, она сама погасила ночник. Силуэт Стаса угадывался огромным черным сгустком, который колыхался в метре от нее. Почему он молчит? Почему не пытается ее растолкать и увести за собой в машину?
Ответ на все ее вопросы обнаружился через мгновение. Стас чем-то зашуршал, по комнате пополз посторонний неприятный запах, и тут же к ее лицу он с силой прижал вонючую тряпку.
Все, потом была пустота…
Допрос с Ольгой он запланировал на поздний вечер. Начальство разбредется по домам, его не будут дергать, им никто не помешает. Да и ей будет легче скрадывать часы ожидания перед освобождением.
То, что ее освободят по истечении семидесяти двух часов, Мельников не сомневался. Если уж остро встанет вопрос, он готов продемонстрировать присланные Володину фотографии, пускай даже ему после этого придется расстаться с погонами и работой.
Плевать! Главное, Оля!
— Доставили подозреваемую Ильину в допросную? — спросил Мельников в дежурной части, стараясь выглядеть спокойным и непредвзятым.
— Да, она там, — ответил сержант, не поднимая глаз от регистрационного журнала.
Правда, журнал был открыт на чистой странице, и сержанту уже все было известно: и что подозреваемая, доставленная в отдел из аэропорта, бывшая девушка Мельникова, и что зам желает на нее повесить убийство водителя ее жениха и всячески отвергает какую бы то ни было связь этого убийства с убийствами женщин в их городе. Отдел гудел как улей, потому что подполковник не делал секрета из этого дела. Не хотел он оберегать покой и душевное равновесие сотрудника Мельникова, хотя другие его жалели. Потому и прятал теперь глаза дежурный сержант Володя.
— Меня не беспокоить. Телефон я отключу, — предупредил он. — Но если вдруг станут звонить из больницы по поводу Володина, сообщи.
— Хорошо. Как он там, кстати?
— Пока ничего хорошего, — стиснул зубы Мельников и пошел, сгорбившись, в сторону допросной.
Он звонил в больницу каждый час. Ситуация не менялась, Сашка по-прежнему был в коме, врачи не давали никаких прогнозов. Мельников переживал за него, бесился от бессилия, ругал себя на чем свет стоит.
Это он в конечном итоге во всем виноват! С его пьяной выходки все началось. Он прицепился к своей бывшей невесте, которая собралась замуж за другого. Тому, другому, пришлось посадить ее под замок, и пошло-поехало! А Сашка…
Сашка всегда очень трепетно относился к Оле, и он очень переживал за нее, да и за него тоже. Вот и случилось то, что случилось.
Никогда он себя не простит, если вдруг что! Никогда!!!
Валера прошел в конец коридора, остановился у железной двери с глазком, но, вопреки обыкновению, не стал в него смотреть. Дернул дверь на себя, кивнув конвойному, и вошел, как в омут прыгнул.
Господи, сколько бы он отдал, чтобы подойти к ней, упасть перед ней на колени, обнять, зацеловать всю, утешить, оградить!!! Он бы кровь по капле отдал, лишь бы иметь такую возможность, чтобы она снова была его, а не чужая невеста, чтобы снова смотрела на него влюбленным светлым взглядом, а не прятала глаза в пол, расчерчивая кончиком туфли странные фигуры под столом.
Валера остановился по другую сторону стола. Швырнул папку на стол, глянул в склоненную макушку. Дыхания ни черта не хватало! Даже на приветствие, мать его!..
— Здравствуй, — все же вымолвил через силу, и через паузу: — Здравствуй, Оля.
— Ага… — качнула она головой, не поднимая взгляда. — Привет.
— Как ты? — спросил он потом, прекрасно зная, как она.
Мерзко, отвратительно! Страшно и безнадежно! Как еще она могла себя чувствовать — совершенно безвинная жертва обстоятельств?!
— Как видишь, — дернула она плечом, обтянутым измявшимся льняным жакетиком. — Позитива — ноль.
— Все будет нормально, не переживай, разберемся…
Слова были холодными и казенными, как стены допросной, но ничего другого он не мог теперь говорить, все застревало в горле. Начни он ее сразу расспрашивать, жалеть, утешать так, как ему бы того хотелось, он бы сорвался. Он бы не сумел справиться с собой и точно упал бы перед ней на колени, начав целовать ее пальцы, ладошки, запястья.
Мельников почувствовал, что у него трясутся колени, и потянул из-под стола стул за спинку, сел напротив Оли, уставился жадно. Она по-прежнему не поднимала головы.
— Оля… — позвал он ее сдавленным голосом. — Оля, посмотри на меня.
— Зачем? — Ее голова опустилась еще ниже.
Ему было важно видеть ее глаза, важно было знать, что она к нему чувствует. В глазах у нее всегда отражалось все: нежность, любовь, усталость, раздражение.