— Пока нет, — замялся Мельников. — Но думаю, представят, если возникнет необходимость.
— Н-да… А как думаешь, зачем он тебе вот эту хрень прислал, а? Зачем? Чтобы спалиться? Он же не идиот совершенный! Мы его сколько ловим, ловим, и все попусту! Тут что-то не так, Мельников, — пробубнил подпол и выхлестал остатки воды из стакана. Поставил его с грохотом на стол, вытер мокрые губы рукавом, глянул на Валеру с болью. — Что-то как-то не вяжется. Не находишь?!
— Нахожу.
— И?
— Возможно, это не Игнатенко, а кто-то, желающий его подставить. Когда возникли подозрения на его счет несколько месяцев назад, он глаза таращил и утверждал, что был на вечеринке в тот момент, когда девушка пропала. А машина его стояла на стоянке, стало быть…
— Его машиной кто-то воспользовался тогда, воспользовался и теперь?
— Не знаю, что и сказать, девушку-то он подвозил тогда, но утверждает, что высадил и поехал дальше. А кто-то, возможно, ее подобрал и…
— Чушь собачья! — воскликнул подполковник и с силой сдавил виски. — Я совсем запутался! Витиевато как-то, не находишь?
— Нахожу, — не стал спорить Мельников, он рад был без памяти, что полковник понемногу терял убежденность в Олиной виновности.
— Кому требуется так накручивать? Что за виртуозность такая! — продолжал тот рассуждать, массируя виски, лоб, затылок и морщась, морщась при этом. — Кто может так вытворять?
— Человек не совсем психически здоровый, который люто ненавидит Игнатенко. Если, если, конечно, это не его сообщник действует.
— Ага, сообщник! — фыркнул недоверчиво подполковник. — А подстава с машиной? Не-еет, тут что-то иное, Валера.
Он впервые назвал его по имени. Либо проняла его настойчивость, либо головная боль давала о себе знать, размягчала неприязнь.
— Товарищ подполковник, так можно мне или нет наведаться в дом Игнатенко?
— Да погоди ты! — раздраженно махнул в его сторону зам. — Не торопись! Че, придешь, скажешь-то? Фотографию покажешь? Адвокат станет утверждать — монтаж. Начнется экспертиза, все затянется. С обыском мы тоже не можем нагрянуть. Сюда его вызвать? Пожалуй, можно. Для беседы и за разъяснениями. Все, Мельников, иди, иди. Вызывай, но не повесткой, звонком телефонным, подстрахуемся все же. Сам понимаешь, я врио, не хозяин. Иди уже!..
Мельников вышел от него раздраженным. Стоило, конечно, наверное, стоило посвятить его в детали той истории с поясом от халата одной из жертв, но боялся навредить Лизе. Он-то, как никто, был уверен, что она ни при чем, а попробуй подполковнику это доказать. Олю схватили, посадили в следственный изолятор, Лизу еще, чего доброго, схватят.
И что его особенно покоробило: подполковник так и не спросил про Володина. Мог бы и поинтересоваться здоровьем сотрудника, а то только своим и заботился. Пить надо меньше!
Он зашел в лабораторию, успев сбегать через дорогу в магазин и купить тортик к чаю. Швырнул фотографии на стол и проговорил:
— Зеленая улица, ребята, нужен официальный отчет. Фотки приобщаются к делу.
— Отлично! — проговорил начальник лаборатории, срезая толстые бечевки с упаковки торта. — К вечеру будет готово. Валер, как там Саня? Слышал, дела его плохи?
— Все в порядке. Он ночью пришел в себя, утром уже соком его поил. В сознании, в памяти, в разуме. Отдых, ребята, нужен всем! Ну, пока, вечером забегу, заберу отчет.
Он вернулся в кабинет и какое-то время сидел, бездумно рассматривая стену в том месте, где раньше торчала Сашкина голова. Потом резко качнулся на стуле, сунул руку в ящик стола и достал старенький мобильный телефон. Там у него была вставлена служебная сим-карта, номер телефона значился у него на скромной визитке, которую он несколько месяцев назад отдал Лизе.
Визитки давно закончились, новых никто не заказал, он тоже не стал заморачиваться, закрутился, замотался. Телефон был отключен. Однажды получил нагоняй за нецелевое использование и перерасход и отключил настырно. Сашка укоризненно покачивал головой, сидя напротив, а Валера психанул и отключил.
Теперь же, сидя в одиночестве в своем рабочем кабинете, он вдруг подумал, что Лиза ведь могла ему звонить. Они хоть и расстались не очень любезно, она плакала и обвиняла его в преступной халатности, но все же в самый плохой момент могла ему звонить. Откуда-то она взяла поясок от халата жертвы, значит, находится в непосредственной близости от очага опасности. Опасность могла ее и подвигнуть на звонок.
Пропущенных звонков от Лизы не было. Он выучил тогда ее номер почти наизусть, а для верности еще и записал на фанерной боковой стенке ящика стола.
Вдруг обнаружилось сообщение. Текст был следующим: «Если со мной что-то случится, знайте, виновен тот самый человек, которого вы отпустили». Номер был не тот, что он записал, другой, но никто, кроме Лизы, не мог прислать ему это сообщение. Это она!
У него отчаянно заколотилось сердце. Он сверил время. Сообщение пришло вчера ближе к полуночи, значит, она боится, значит, подошла слишком близко.
«Спасай Лизу», — попросил его слабым от боли голосом Сашка Володин — самый любимый, самый надежный его дружище.
Он пообещал ему, но чтобы ее спасти, ее еще надо было найти, но где, никто не знал. И тут это сообщение!
Человек, которого он отпустил, — это Игнатенко! Если она опасается за свою жизнь и безопасность и обвиняет его, значит, она и впрямь находится в непосредственной близости. Володин был прав, она точно работает у него в доме, или не работает, а гостит под каким-нибудь предлогом.
Не станет он ждать, пока Игнатенко явится в его кабинет, и звонить ему не станет. Он поедет сейчас в его дом и…
И спросит Лизу! А что?! Почему нет?! Она прислала ему сообщение, он имеет право знать, что это значит? Имеет! Поэтому он поедет в дом к Игнатенко и попросит позвать ему Лизу Сорину, по важному делу, скажет. Мол, ее разыскивают.
И не соврет, между прочим. Ее и правда разыскивают, ей давно уже пора ответить на вопрос следствия: где же она взяла окровавленный поясок от шелкового халатика одной из жертв?..
— Алусик, не стоит так нервничать, от этого появляются мимические морщинки.
Указательный палец Игоря Казначеева прошелся по ее щеке, скользнул к уху, опустился на шею и закончил свой путь в выемке ее груди.
— Игорь! — Она капризно шевельнула плечами, грудь призывно колыхнулась, палец Казначеева утонул глубже. — Игорь, не надо, могут войти.
— Кто? Кто может войти, малышка?
Казначеев, который сидел за завтраком слева от Аллы, громко двинул стулом по полу, пододвигаясь. Возбужденно задышал ей на ухо, обхватил ладонью ее левую грудь, второй рукой полез под тонкую ткань подола домашнего платья.
— Сама же говоришь, никого! — шептал он сдавленно, нащупав резинку ее ажурного белья. — Отец не выходил из спальни, Стасик твой, урод, тоже дрыхнет. Прислуга и та куда-то запропастилась.