В наступившей тишине были хорошо слышны звук разрываемой бумаги и участившееся дыхание начальника аэропорта.
Внезапный телефонный звонок прервал молчание. Хозяин кабинета протянул руку к трубке, но в последний момент замер, вопросительно посмотрев на Карлова. Тот кивнул.
– Да? Я слушаю. Где нашли? В мужском туалете?
Генерал насторожился.
– Что там?
Начальник несколько раз помотал головой, что должно было выразить высшую степень обескураженности.
– Случай мародерства. В подвальном мужском туалете нашли парня, связанного скотчем… Рот заклеен. Говорит, что его ограбил и… и раздел какой-то мужчина. Угрожал пистолетом…
Карлов моментально встал из-за стола.
– Где это? Покажите! Быстро!
Через пять минут, выслушав сбивчивый рассказ незадачливого сноубордиста, генерал в сопровождении запыхавшегося референта заспешил к выходу. Выше генерала на голову, начальник аэропорта за ними едва поспевал.
– Пижон! – ругался по дороге Карлов. – Начитался дешевых детективов. «Если хочешь спрятаться на темной улице, встань прямо под фонарем», – передразнил он кого-то. – Идиотская маскировка! Он, наверное, думает, что разряженного, как обезьяна, с доской под мышкой, его никто не будет останавливать. Потому что слишком заметен. Пижон!
Он замедлил шаг и коснулся плеча референта.
– Как только сядем в машину, дай на него ориентировку, – добавил уже более миролюбиво. По-деловому.
Трое мужчин, не обращая внимания на суету вокруг, вышли на улицу. Референт открыл перед Карловым дверь машины.
– Постойте… Товарищ генерал… – робко подал голос начальник аэропорта.
– Да? – седоволосый поставил ногу на порог двери и обернулся.
– А вы?
– Что «мы»?
– Вы хотите уехать? В Москву? Значит, вы не инфицированы? – казалось, начальник сам испугался собственной смелости.
Карлов, сощурившись, посмотрел на низкое серое небо. На породистом лице генерала была написана скука. Затем уткнул острый, как осиновый кол, взгляд в побелевшее лицо начальника.
– А мы не болеем. Никогда. Не имеем права.
Генерал сел в машину. Восьмицилиндровый «чайковский» двигатель утробно взревел. Референт закрыл заднюю дверцу, запрыгнул на переднее сиденье, и черная «Волга», как призрак, растаяла в дождливой утренней дымке.
Еще через двадцать две минуты рейсовый автобус, пройдя формальную проверку на посту ГИБДД у пересечения МКАД и Каширского шоссе, въехал в город.
Милицейский сержант искал молодого парня в разноцветном свитере и вязаной шапке, напоминавшей клоунский колпак. Никого, похожего на описание, в автобусе не оказалось, и он на всякий случай прихватил с собой пожилого кавказца, у которого под кожаной курткой оказалась старая кофта «спартаковской» расцветки.
Молодой черноволосый мужчина в несколько помятом пиджаке сдержанно покашливал, то и дело поднося к губам носовой платок. Сноуборд и разноцветные тряпки валялись в придорожном лесочке, наскоро забросанные намокшими прошлогодними листьями и ветками.
За всю дорогу от «Домодедова» до Лубянки генерал Карлов не проронил ни слова. Референт без устали отвечал на звонки; временами он оборачивался и вопросительно смотрел на шефа, но тот лишь махал рукой, словно его это не касалось. Он уже понял, что первоочередные меры не принесут никакого заметного результата.
Седоволосый поднялся – все также, по лестнице, пренебрегая лифтом, – к себе в кабинет и сел за стол. Придвинул стопку бумаги и достал из стакана остро заточенный карандаш.
Через пару минут на листе появился новый рисунок: фотография девять на двенадцать, и на ней контур мужского лица. Никаких деталей – один только контур. Затем Карлов посмотрел на референта.
– Мы упустили его… Ты это понимаешь?
Молодой человек виновато кивнул.
– Мне нужно знать о нем все. Принеси мне все, что только сможешь найти. И заодно прихвати кофеварку – она нам потребуется.
Референт развернулся на каблуках и вышел.
Генерал сплел пальцы, вывернул кисти ладонями наружу и хрустнул суставами. Потом он протянул руку к телефону без диска и снял трубку.
– Докладывает Карлов. Кудрявцев в Москве. Нам не удалось изолировать его в аэропорту. Да. Так точно. Вероятность очень высока. Я уже пишу подробный рапорт. К девяти ноль-ноль. Слушаюсь.
Он повесил трубку.
Комплекс превентивных мер, принятых в условиях нехватки времени, не принес успеха. Где-то по мегаполису разгуливал человек, инфицированный смертельно опасным вирусом, и оставалось только гадать, скольких людей он успеет заразить до того, как умрет. Или до того, как его уничтожат.
Генерала ничто не сдерживало: беглец уже переступил грань, застрелив пилота. Надеяться на благополучное разрешение ситуации больше не приходилось. Перед Карловым стояла одна, но вполне конкретная задача – спрятать в воду все концы. Не допустить разглашения правдивой информации о вирусе.
Самой эпидемией занимались теперь другие отделы.
Около семи часов вечера во вторую инфекционную больницу поступил странный пациент. Прежде всего странным было то, что он пришел сам, кутаясь в какой-то дурацкий шарф. Черноволосый мужчин жаловался на высокую температуру и сильную головную боль.
С собой у него не было ничего: ни вещей, ни документов, а вся одежда выглядела новой, только что купленной на дешевом вещевом рынке. Складывалось впечатление, что пациент не слишком утруждал себя выбором и взял первое, что подвернулось: джинсы, свитер, кроссовки да этот аляповатый мохеровый шарф, на котором все еще красовалась фабричная бирка.
Гарин машинально надел маску и перчатки. Он даже представить себе не мог, что это спасет ему жизнь. Мужчина назвался Алексеем Викторовичем Ремизовым. Клинические симптомы указывали на грипп, но Гарин, сам не знал почему, сомневался. На всякий случай он попросил заведующего отделением, Владимира Николаевича Островского, проконсультировать неясный случай.
Островский, четыре года назад похоронивший жену, частенько допоздна засиживался на работе. Из одушевленных существ в его маленькой квартирке на улице Габричевского, неподалеку от больницы, был только телевизор, к которому старик не питал особой симпатии. На работе – другое дело: врачи, медсестры, больные и целый аквариум рыбок в кабинете заведующего. Рыбок Островский любил, но ухаживать за ними не умел, поэтому регулярно начинал день с того, что вылавливал сдохших (он говорил – «утонувших») и запускал новых, купленных в зоомагазине.
Островский согласился проконсультировать странного пациента, хотя и покряхтел – для приличия. Ему все равно было некуда торопиться. Врач, который должен был дежурить в ночь с двадцатого на двадцать первое, неожиданно заболел. Можно было бы найти кого-то другого, но Островский сам вызвался подменить коллегу, хотя заведующему дежурств не полагалось.