Ремизов, собрав последние силы, запустил руку под подушку и достал оттуда маленький черный предмет: плоскую пластиковую коробочку, напоминавшую обыкновенный пейджер. Умирающий заставил Островского взять коробочку, затем отдал ему сложенный вчетверо тетрадный листок.
На бумаге остались красные отпечатки. Островский с опаской взял и то, и другое левой рукой, правую умирающий крепко сжимал трясущимися пальцами.
Внезапно его тело сотрясла крупная дрожь, рот раскрылся в беззвучном крике, и оттуда фонтаном хлынула потемневшая, со множеством сгустков, кровь. Ремизов забился в агонии, которая, к счастью, длилась недолго. Через минуту он вытянулся во весь рост и затих.
Островский с трудом расцепил пальцы покойника и, пошатываясь, побрел к двери. Гарин хорошо видел мелкие красные капли, забрызгавшие белый халат, маску и шапочку.
Заведующий вышел в тамбур, положил на столик странный предмет и предсмертную записку, затем вернулся обратно в бокс и включил переговорное устройство.
– Теперь вы видите, что это за штучка? – безразличным и бесцветным, будто вылинявшим, голосом сказал он. – Признаться, давно уже не сталкивался ни с чем подобным…
– Да… – с трудом выдавил Гарин. Это кошмарное зрелище потрясло его ничуть не меньше.
– Идите, звоните. Впрочем… Сначала прочитайте, что он там написал. Может быть, это важно.
– Наверняка…
Гарин натянул резиновые перчатки, подумал и для верности надел еще одну пару. Затем он нацепил маску и взял прозрачный пластиковый пакет.
Заходить в тамбур совсем не хотелось. Если это и впрямь был грипп (в чем Гарин все-таки сомневался), то вирус, витающий в воздухе, мог сохранять инфицирующие свойства до восьми часов.
Гарин глубоко вдохнул в коридоре и задержал дыхание. Затем вошел в тамбур и, осторожно взяв вещи, переданные умершим, положил их в пакет, после чего немедленно вернулся.
– Ну, что там? – спросил Островский через интерком.
– Еще не знаю. Я посмотрю. Владимир Николаевич, вам что-нибудь нужно?
Островский грустно улыбнулся.
– Да нет. Вроде ничего. Надеюсь, я не успею даже проголодаться…
– А-а-а! – Гарин с досадой махнул рукой. – Оставьте эти разговоры! Я скоро вернусь. Позвоню и сразу вернусь, хорошо?
– Как скажете, – по лицу Островского было видно, что он очень благодарен коллеге за этот искренний порыв и за его желание помочь.
Все-таки сидеть одному в боксе и ждать наступления смерти – не самое веселое занятие. Гарин вздохнул: ему выпала задача ничуть не легче.
Повернувшись к Алене, он произнес вполголоса.
– Сходи на пост, принеси ключи от бокса. Возьми полоску бумаги, напиши на ней: «Карантин», поставь время и подпись. Когда я вернусь, закроем его и опечатаем.
Алена всплеснула руками.
– Андрей Дмитриевич, неужели… Гарин кивнул.
– Ты сама все видишь. Такая работа.
Он четко развернулся на каблуках и пошел по коридору. Алене вдруг показалось, что его вечно сутулая спина выпрямилась и плечи стали шире.
– Да, кстати, – бросил он через плечо. – Сделаешь то, что я сказал, и сразу домой. Поняла?
– Но, Андрей Дмитриевич! Ведь, если у нас начнется эпидемия, каждые руки будут на счету!
– Алена! Ты меня слышала! – на ходу отрезал Гарин. Он дошел до конца коридора и стал подниматься на второй этаж, в отделение.
– «Ты меня слышала!» – передразнила Алена, направляясь на пост в поисках бумаги.
Конечно, она обрадовалась такому повороту событий. Возможная эпидемия очень пугала: ведь Алена уже видела через стекло, чем это заканчивается. Если бы Гарин попросил ее остаться… или только предложил – тогда бы она, скорее всего, отказалась. А сейчас, после такого категоричного приказа…
– «Ты меня слышала!» – повторила она. – Раскомандовался…
На посту никого не было. Алена громко вздохнула и в ожидании дежурной сестры стала вырезать полоску для опечатывания бокса. Гвоздик, скреплявший половинки ножниц, совсем разболтался, и сделать полоску оказалось непростой задачей – лезвия не резали, а только мяли бумагу.
– Да что же это такое? – пробормотала Алена.
Ей показалось, что с противоположного конца коридора, где была дверь, ведущая на улицу, послышался тихий шум и потом – осторожные крадущиеся шаги. Алена прислушалась: нет, вроде ничего.
Она отложила ножницы и потянулась за линейкой, чтобы не отрезать, а оторвать ровную полоску. Руки немного дрожали, легкая деревянная планка выскользнула меж пальцев и упала на пол.
Алена стиснула зубы и громко цыкнула, выражая свое недовольство. Она заглянула под столешницу: линейка белела вдали, между самыми тумбами, рядом с корзиной для бумаг.
Алена опустилась на колени и полезла под стол. В этот момент раздался знакомый стеклянный звон: кто-то открыл дверь бокса.
Насколько она знала, только один бокс был занят – именно тот, где лежал умерший и где сидел на табурете, прислонившись к стене, Владимир Николаевич Островский.
«Кого это туда понесло? – подумала она, пытаясь дотянуться до линейки. – Или старик решил выйти? Значит, Гарин прав: надо его запереть».
С другой стороны коридора послышались дробные цокающие шаги: дежурная медсестра возвращалась на пост. Алена представила, как будет выглядеть доктор, забравшийся под стол. Веселенькое зрелище!
«Алена Игоревна, что вы здесь делаете?» «Да я так… Полезла за линейкой и немного застряла».
Пальцы нащупали продолговатый деревянный прямоугольник. Алена стала распрямляться и неловко ударилась головой о столешницу.
– Вот черт! – прошептала она, потирая ушибленную макушку.
– Что вы здесь делаете? – строго спросила медсестра.
Алена подумала, что вопрос адресован ей, хотя медсестра никак не могла ее видеть: массивная тумба стола скрывала их друг от друга.
Девушка собиралась ответить и уже открыла рот, как услышала ровный мужской голос, который ей с самого начала не понравился. Он ей напомнил механический автомат или машину.
– Кто еще находится в боксах? Кроме Ремизова?
– А вы, собственно, кто такой? – с вызовом сказала сестра.
Алена хорошо ее знала: Нина, высокая эффектная брюнетка, знаменитая тем, что никогда, даже зимой, не носила под халатом ничего, кроме ажурных и – непременно! – черных трусиков.
– Других больных не поступало? – спросил неизвестный мужчина.
Алена выглянула из-за тумбы и увидела строгие серые брюки и под ними рыжеватые, начищенные до блеска ботинки. По виду «буржуйского» происхождения и явно недешевые.
Ровный голос мужчины был из тех, в которых слышится угроза, какие бы безобидные или нейтральные слова им ни произносились. При мысли о том, на что способен обладатель такого голоса, у Алены побежали по спине мурашки.