Гарин, не задумываясь, схватил утюг.
– Да, слушаю! – сказал он и в следующую секунду выругался. – Идиот! Хорошо, хоть не успел прижать к уху!
Он схватил другой рукой телефонную трубку.
– Да, слушаю, – повторил он.
– Андрей Дмитриевич! – это была Алена. Она пыталась кричать шепотом, и, как ни странно, у нее это получалось.
– Что случилось? – Гарин похолодел от внезапного предчувствия. «Островский! что-то с Островским…»
– Убегайте оттуда, скорее! Они идут вас убить!
– Меня?! Кто? – мысли закружились в голове испуганным хороводом. Интересно, кто собирается его убить? И за что?
– Не знаю. Они в ботинках! Один – в рыжих, другой – в черных!
– Алена, Алена… Постой. При чем здесь ботинки? – пытался вставить Гарин, но девушка его не слушала.
– Они застрелили Островского, убили Нину, сейчас идут к вам! Это все из-за Ремизова! Они ищут прибор и записку!
– Прибор? – Гарин посмотрел на черную коробочку, лежавшую на столе.
– Скорее бегите оттуда, пожалуйста! И заберите меня с собой! Я здесь, на посту, под столом!
Гарин пару секунд переваривал услышанное. Похоже, последние события весьма неблагоприятно отразились на психике его интерна. Нет, ее точно надо отправить домой.
От удивления он убрал трубку от уха и стоял, словно атлет, собравшийся хорошенько «накачать» бицепсы. Вот только вместо гантелей он держал телефонную трубку и раскаленный утюг. Гарин ошеломленно переводил взгляд с одного предмета на другой, будто недоумевал, каким образом они могли оказаться у него в руках.
За тонкой дверью раздался мужской голос.
– Скажите, пожалуйста, как нам найти Андрея Дмитриевича Гарина?
– Гарина… Он, наверное, в кабинете заведующего, – отвечала постовая медсестра.
– Спасибо, – поблагодарил голос, и Гарин услышал шаги.
Вроде бы все сходилось – его действительно искали. Но неужели его искали затем, чтобы убить?
Машинально, не отдавая себе отчета в том, что делает, Гарин положил трубку на стол и подошел к двери. Изнутри, со стороны кабинета, в замке торчал ключ, и Гарин быстро повернул его. Два раза.
Шаги приблизились и вдруг стихли.
Гарин увидел, как дверная ручка стала медленно поворачиваться. Тихо-тихо.
Затем тот, кто стоял по ту сторону, аккуратно потянул ручку на себя. Гарин затаил дыхание. Дверь не открылась.
Раздался деликатный стук.
– Андрей Дмитриевич! Откройте, пожалуйста!
Гарин с трудом подавил желание спросить: «Кто там?» Он облизнул мгновенно пересохшие губы и стал осторожно пятиться назад, к столу, думая только об одном – лишь бы пол под ногами не заскрипел.
– Андрей Дмитриевич! – настойчиво повторил голос. – Откройте, нам нужно с вами поговорить.
Гарин почувствовал, что уперся задом в острый угол столешницы. Он провел рукой и обнаружил злосчастный прибор.
– Андрей Дмитриевич! – закричала трубка голосом Алены. – Ну что же вы молчите? Вас уже убили?
– Он там! – раздался другой голос, хрипловатый и надтреснутый.
И дальше случилось странное.
Как в замедленном кино Гарин увидел, что дверь вспухает, словно кто-то снаружи всадил в нее дрель. Все происходило совершенно беззвучно: раз, два, три… Три аккуратных отверстия появились почти одновременно, все на уровне его груди, с равными промежутками.
За спиной зазвенело лопнувшее стекло; Гарин быстро обернулся и увидел, что аквариум разлетелся вдребезги и потоки воды вместе с золотыми рыбками льются прямо на пол.
– Да что же это я? – пробормотал Гарин.
Разум уже понимал, что надо бежать без оглядки, но ноги отказывались повиноваться.
– Да что же это? – он поднял горячий утюг, как свою единственную защиту.
Еще четыре дырки – очень кучно, в районе замка. Пули раскрошили хлипкую фанеру; затем кто-то резко дернул дверь, и она чуть было не подалась. Замок захрустел.
– Вот ведь… – оцепенение прошло.
Адреналин захлестнул кровь, как приливная волна; Гарину стало жарко. Он отбросил ненужный утюг, сгреб со стола пластиковую коробочку и записку и бросился к раскрытому окну.
Он поскользнулся на золотой рыбке, бившейся на полу, и это его спасло. Над головой прожужжало наподобие большого надоедливого шершня, и глиняный горшок с вечно засыхающим цветком, стоявший на шкафу, разлетелся, словно по мановению волшебной палочки…
Чтобы сохранить равновесие, Гарин вытянул руки и уперся в подоконник. За спиной с громким треском распахнулась дверь.
Гарин оттолкнулся обеими ногами от пола и вывалился в окно. В полете он успел обернуться и увидел картину, отпечатавшуюся в сознании ясно, как стоп-кадр: двое молодых мужчин, одного роста и телосложения, оба светло-русые и в серых костюмах, стояли на пороге, вытянув перед собой руки с пистолетами («на стволы накручены какие-то черные болванки… глушители, что ли…»), и целились в него.
«Интересно, какие у них ботинки?» – подумал Гарин, падая со второго этажа. Пуля звонко ударила в бетонный подоконник и дала рикошет.
Яркий свет люминесцентных ламп, лившийся из-под потолка, рождал у Кашинцева странное чувство – словно он угодил в какую-то временную петлю, столь горячо любимую авторами фантастических романов и фильмов. Свет был ровный и монотонный: он не усиливался и не становился слабее, он просто длился.
Электронные часы на экране ноутбука показывали второй час по полудни, но в этом проклятом актовом зале, расположенном где-то под землей, ничего не менялось. Кашинцев успел проштудировать все полторы тысячи листов, что лежали в железном ящике, и не нашел ничего нового. Ничего такого, что позволило бы ему сдвинуться с мертвой точки.
Если подводить краткий и весьма неутешительный итог – он застрял.
Кашинцев знал про этот вирус почти все, за исключением самого главного: как он активируется? Ведь это должно быть просто. Так же просто, как щелчок выключателя.
Некое воздействие – и нейраминидаза переходит в активную форму, вирус внедряется в клетку и начинает свою гибельную работу. Да. Вроде бы все так. И, казалось бы, что тут сложного – исключить действие пускового фактора, и эпидемия остановится. Но…
Видимо, он чего-то не знал. Или – что было более вероятным – ему нарочно чего-то не говорили.
«Блядские рыцари плаща и кинжала! – ругался про себя Кашинцев, в глубине души опасаясь, что где-то в „актовом зале“ стоит прибор, позволяющий читать чужие мысли. – Как в преферансе, когда играют вчетвером: сижу на прикупе и ничего не могу поделать. Зачем тогда потребовалась вся эта чехарда? Сначала из Питера – в Москву, затем из ИБХ – сюда… Я ни хрена не понимаю в этих играх».