Шериф подошел к двери больницы, подергал за ручку. Заперто. Он протянул руку к эбонитовой кнопке справа от притолоки, крепкий палец выдавил долгий дребезжащий звонок.
Свет в окне второго этажа ненадолго погас, кто-то внимательно разглядывал их из-за занавески. Затем он зажегся снова, спустя минуту Шериф услышал шаркающие шаги Тамбовцева, спускавшегося по лестнице.
Замок сделал два оборота, и дверь с жалобным скрипом отворилась.
— Мы тут закрылись… На всякий случай, — сказал Тамбовцев. Он будто оправдывался.
— Все правильно, — похвалил Шериф. — Как Валерка?
— Я дал ему выпить. А потом — немного валиума. Только не говори Пинту, если он об этом узнает — перестанет смотреть в мою сторону. Это грубейшая врачебная ошибка. Валиум и алкоголь несовместимы. Но у меня не было выхода. Зато теперь он спит на кушетке. Я повернул его на живот и поставил тазик, но, думаю, все обойдется.
— Хорошо. — Шериф обернулся к машине и махнул рукой: мол, все в порядке, выходите.
И тут Пинта словно прорвало. Слова, которые он хотел сказать, вопросы, которые мучили его, вдруг прорвали плотину в голове, вырвались на волю и потекли мощным потоком.
— Лена! — горячо зашептал он, хватая девушку за руки. — Лена, скажите мне, где Лиза? Почему она прячется? Когда я ее увижу?
Лена молча покачала головой. Оскар не знал, как это понимать: то ли она не хочет отвечать, то ли у нее НЕТ ответа на эти вопросы. То ли… Она просто говорит: «Нет. Не увидишь…»?!
— Лена, поймите! Мне нужно знать! Мне нужно знать хоть что-то наверняка! Эта неизвестность меня пугает! Где Лиза?!
С Леной случилось что-то странное. Внезапно она затряслась, глаза ее закатились, губы посинели, и из уголка рта показалась розоватая пена.
Лена повернула голову влево и слегка откинула ее назад, словно прислушивалась к голосу, который могла разобрать только она.
Пинт решил, что это — предвестники эпилептического припадка. Он часто видел такое в больнице. Больные эпилепсией обычно чувствуют приближение приступа: за несколько минут до него они начинают жаловаться на посторонние запахи, голоса и видения.
Нечто похожее происходило и с Леной.
Ее затрясло, будто она наступила на оголенный электрический провод. Пинт испугался, что она может прикусить язык: частая травма у эпилептиков, очень болезненная и чреватая обильным кровотечением.
Оскар выпрыгнул из машины и бросился к задней дверце. Краем глаза он успел уловить, как Шериф, почувствовавший неладное, громадными скачками мчится на помощь. Этого у Шерифа было не отнять: решение он принимал моментально, не тратя на пустые колебания драгоценного времени. Но еще до того, как он успел добежать до уазика, судороги, сотрясавшие хрупкое тело в белых одеждах, неожиданно прошли, словно их не было и в помине.
Царственным жестом она протянула Пинту руку (Екатерина Великая — промелькнуло у него в голове), другой рукой подобрала длинный подол юбки и ступила на шуршащий гравий так грациозно и величественно, словно под ногами у нее был персидский ковер с пушистым ворсом, доходящим до самых щиколоток.
На одно мгновение она задержала свою руку в ладони Пинта. Она глядела прямо перед собой — то ли в какую-то невидимую точку, то ли просто в никуда. И затем сказала, ни к кому не обращаясь, как и положено августейшей особе. Но губы у нее дрожали, будто она сама боялась своих слов:
— Зло не может войти в тебя, пока ты его не впустишь.
И все. Пинт и Шериф переглянулись, спрашивая друг друга, что это может означать. Но… Шериф знал, что это может означать. По крайней мере, Пинту показалось, что он прочел это в его глазах.
Шериф знает, о чем идет речь… И потому боится.
Лена дошла до крыльца больницы, так ни разу и не обернувшись. Тамбовцев вытянул руку по направлению к БЕЛОЙ ТЕНИ и, когда она приблизилась, положил руку на плечо. Со стороны это выглядело, будто заботливая несушка прячет цыпленка под свое крыло.
Шериф, вспомнив о чем-то, подбежал к Тамбовцеву и положил ему в руку плоскую тяжелую коробку: Пинт не разглядел, что именно.
— Возьми, пригодится, — сказал Баженов. — По крайней мере, я буду знать.
Тамбовцев кивнул и сунул коробку в карман, правая пола халата заметно оттянулась.
Дверь захлопнулась, отсекая слабый поток света, льющегося из коридора больницы.
Баженов возвращался к машине широкими шагами, с ружьем наперевес.
— Поехали, — сказал он. — Поехали туда не знаю куда. Будем искать наудачу.
— Угу, — кивнул Пинт, погруженный в свои мысли. В его руке, которую он подал Лене, что-то лежало. Что-то едва заметное. Он сел на переднее сиденье. — Шериф, включите свет.
Баженов бросил на него изучающий взгляд, но спорить не стал. Он щелкнул маленьким тумблером, и кабина озарилась неверным желтоватым светом. Пинт открыл ладонь и поднес ее к маленькому плафону на потолке.
Он почти ЗНАЛ, что увидит, поэтому не сильно удивился. В отличие от Шерифа, у которого от неожиданности на лбу выступил пот.
— Черт… Док! Как ловко у тебя это получается! Прямо фокусник в цирке! — сказал Баженов, хотя и понимал, что Пинт здесь ни при чем. Он не показывал фокусов, он просто ЧИТАЛ ЗНАКИ. В глубине души Шериф верил в это, но почему-то не решался признать в открытую.
— Это мне Лена передала, — сказал Пинт, и Шериф удовлетворенно кивнул, словно и не ожидал другого объяснения, в самом деле, не может же ЗНАК появиться из воздуха. Должен же он откуда-то взяться?
— Что там… написано?
— ОН купил веревку… — прочитал Пинт. — Веревку… — повторил он, размышляя вслух. — Ну и что? Я что-то не могу понять… Что за веревка?
Шериф усмехнулся:
— А ты не очень-то силен в чтении ЗНАКОВ, а, док? Здесь главное, что купил. А купить можно только в магазине. А магазин у нас один. Понимаешь?
Он погасил свет в салоне и выжал сцепление.
— Только я боюсь, — сказал он, трогаясь с места, — что мы уже опоздали.
— Четвертый, — тихо, будто про себя, промолвил Пинт. — Развязка близко.
* * *
Левенталь сидел на кровати, подтянув колени к животу. Зубы выбивали оглушительную дробь, с которой он никак не мог справиться.
Он плотно закрыл все шторы и включил везде свет, но его по-прежнему не покидало ощущение, что он в доме не один.
«Наверное, так сходят с ума», — решил Левенталь.
Он чего-то сильно боялся, но никак не мог понять чего. Этот страх был нематериален. Он витал повсюду, проникал во все щели и закоулки. Он пронизывал Левенталя острыми ледяными иглами.
Незадачливый Книжник попытался взять себя в руки и успокоиться. Он попробовал вспомнить, с чего все началось.
Он пришел домой, поставил на электрическую плитку сковородку и вывалил в нее из кастрюли холодные склизкие макароны. Помешал ложкой слипшуюся белую массу и накрыл крышкой. Таковы особенности холостяцкого быта: очень часто приходиться есть то, что имеет весьма неприглядный вид. Отвратительнее холодных слипшихся макарон был только вареный лук, но лука Левенталь умело избегал, поскольку не варил супов, а вот с макаронами дело обстояло сложнее — они составляли основу его рациона. Поэтому Левенталь всегда стремился как можно быстрее кинуть их на сковородку и накрыть крышкой: разогретые они уже не казались такими противными.