— Конечно нет.
Уэзер встала.
— Мне показалось, тебя что-то смущало, когда ты наблюдал за мной.
Лукас опустил глаза и покачал головой.
— Операция производит сильное впечатление. Признаюсь, я ожидал чего-то совсем другого. Кровь и запах, когда ты делала прижигание, а еще устройство, срезающее кожу, — все это потрясло меня. Жестокое зрелище.
— Иногда так и есть, — сказала Уэзер. — Но больше всего тебя встревожило мое отношение к Люси.
— Я даже не знаю…
— Мне нельзя сопереживать, — сказала она. — Я должна отключить эту способность. К некоторым пациентам я испытываю огромную симпатию, например к Люси, но во время операции не имею права думать о том, что им будет больно, или сомневаться в правильности своих действий. Подобные вопросы я решаю до этого. В противном случае я все испорчу.
— Мне это кажется несколько равнодушным, — признался Лукас.
— Я хотела, чтобы ты посмотрел, как я работаю, — сказала она. — Лукас, та часть моей сущности, которую ты бы, наверное, назвал личностью хирурга, отличается от меня в другой жизни. Я должна принимать жесткие решения, и я принимаю их. И руковожу людьми. У меня это очень неплохо получается.
— Ну…
— Дай мне закончить. С тех пор как я сюда переехала, у нас не раз бывали замечательные моменты в постели. Мы прекрасно проводили время вместе, нам было хорошо. Но здесь я такая, какой ты видел меня сегодня.
Лукас вздохнул и кивнул.
— Я знаю. И восхищаюсь тобой, честное слово.
По ее губам скользнула скупая улыбка.
— В самом деле?
— Да. Просто теперь я понял, что твоя работа труднее, чем я предполагал.
«Гораздо труднее», — подумал он, когда уходил из больницы.
В его мире и в мире Джен Рид, если уж на то пошло, лишь немногие вещи оставались кристально ясными. Лучшие игроки всегда подсчитывали вероятности. Ошибки, глупость, оплошности, ложь и несчастные случаи являлись неизбежной частью процесса. В мире Уэзер они выходили за рамки повседневности; любая небрежность имела непростительные последствия.
Хирургия оказалась особым миром. Кровь не слишком тревожила Лукаса, но моменты, когда скальпель замирал над здоровой кожей и Уэзер принимала спонтанные решения, вызывали у него дрожь. Резать, когда иного выхода нет, когда нужно действовать быстро, — одно дело; хладнокровно решать судьбу человека, в особенности если речь идет о ребенке, пусть для его же блага, — совсем другое. Для этого требовалась удивительная твердость духа, ни с чем подобным Лукас не сталкивался на улице. Если не считать психопатов.
Вот что Уэзер хотела показать ему.
Или пыталась что-то ему объяснить?
Лукас шагал по коридорам и лестницам муниципалитета, направляясь в кабинет начальника полиции, и ему казалось, будто его голова стала огромной и в ней клубится туман. Наверное, сказывался недостаток сна, к тому же он не молодел. Секретарь начальника жестом показала, что он может войти, но Лукас на секунду задержался.
— Узнай, пожалуйста, здесь ли Меган Коннел. И передай ей, что я тут.
— Конечно. Попросить ее зайти?
— Да, почему бы и нет?
— Потому что у них с шефом дело может дойти до рукопашной.
Лестер и Андерсон уже сидели на стульях для посетителей. Лонни Шанц, пресс-атташе Рукс, оперся спиной о подоконник, скрестив руки на груди. На лице с отвисшим подбородком мелкого политикана застыло выражение укоризны. Начальник полиции кивнула Лукасу.
— Ребята в «Стар трибьюн» стоят на ушах, — сказала она. — Ты читал газету?
— Да. Они напечатали большую статью про Мусорщика.
— После вчерашнего убийства они думают, что мы одурачили их, — сказал Шанц.
Лукас сел.
— И что вы можете сделать? Парень потерял самообладание. В любое другое время наводка на Мусорщика помогла бы нам выиграть несколько дней.
— Мы паршиво выглядим, Лукас, — сказала Рукс.
— А как насчет полицейского из Сент-Пола? Может, это он? — спросил Шанц.
— Я слышал, что его заставили сходить к психиатру, — вмешался Лестер. — Там считают, что он на такие убийства не способен.
— Он избил жену, — напомнил пресс-атташе.
— Но обвинение снято. Скорее всего, они просто подрались. Его старушка в долгу не осталась, — заметил Андерсон. — Врезала ему по физиономии банкой с кофе.
— А мне говорили, что она отделала его утюгом, — добавил Лукас. — Кстати, где он был прошлой ночью?
— Плохие новости, — ответил Лестер. — Его жена съехала после последнего скандала, он был дома один. Смотрел телевизор.
— Черт побери, — выругался Лукас.
— В Сент-Поле его снова допрашивают, пытаются проверить, действительно ли он смотрел по телевизору передачи, которые шли в это время.
— Да, конечно, но теперь существуют видеомагнитофоны, позволяющие записать все, что требуется, — заметил Шанц.
— Чепуха, — проворчал Андерсон.
— Нам достаточно организовать утечку информации, чтобы журналисты узнали имя полицейского, а также то, что ему предъявили обвинение в избиении жены, — сказал Шанц, обращаясь к Рукс. — Мы провернем дело таким образом, что никто не пронюхает про наше в нем участие — у меня есть друзья в демократической партии, готовые оказать мне услугу. Черт побери, они охотно помогают средствам массовой информации, рассчитывая на взаимность в дальнейшем. Парни из «ТВ-3» наложат полные штаны, если получат такую наводку. Все это действительно похоже на дымовую завесу.
— Они распнут его, — сказал Лестер. — И обставят все так, будто обвинения сняты из-за того, что он полицейский.
— И кто скажет, что это не так? — спросил пресс-атташе. — Зато на нас перестанут оказывать давление. Господи, убийство в районе озер — настоящая катастрофа. Женщина мертва, парень превратился в овощ. А теперь у нас снова объявился серийный убийца и расправился с деревенской девушкой. Ситуация выходит из-под контроля.
— Если ты отдашь парня из Сент-Пола прессе, то пожалеешь об этом. Дорога в сенат для тебя будет закрыта, — сказал Лукас, обращаясь к Рукс.
— Почему же? — резко спросил Шанц. — Я не вижу, как…
Лукас продолжал говорить, не обращая на него внимания:
— Все узнают об утечке. Когда выяснится, что ты, стараясь отвести удар от себя, бросила на съедение волкам ни в чем не повинного полицейского, тебе этого никогда не простят.
Рукс мгновение смотрела на него, потом перевела взгляд на Шанца.
— Забудь об этом.
— Шеф… — начал пресс-атташе.
— Забудь, — повторила она, повысив тон, — Дэвенпорт прав. Риск слишком велик.