Он не стал объяснять, что «Каспиец» уже вышел из строя, – сами видят. «Верный» получил снаряд в машинное отделение, повезло, что всего лишь 37-миллиметровый. Но помощник механика Тимофей Донцов тяжело ранен, а механик с помощью других матросов возится с двигателем. И поставит ли его на ход, неизвестно.
– Наступаем, – коротко отозвался майор. Не слушая Зайцева, подтянул за рукав пехотного лейтенанта, стал ему что-то громко объяснять.
Несколько взрывов подряд заставили командиров броситься на землю. Когда рассеялся дым, Зайцев увидел, что башенные пулеметы «Каспийца» молчат, а из открытого трюма пробиваются языки огня. Он знал, что командир катера погиб еще до высадки, там распоряжается толковый боцман, но кораблю явно пришел конец.
– Пошлите группу и хотя бы выясните, где стоят эти самовары. Пусть дадут пару красных ракет, и я попробую взять их шрапнелью. Чего смотрите, быстрее решайте.
Зайцев подбежал к «Каспийцу», где боцман и несколько моряков пытались потушить огонь.
– Уходите отсюда, пока снаряды не взорвались.
Боцман с коркой засохшей крови на ушах, почти оглохший, закивал, потом показал на тела погибших моряков, лежавших поодаль на песке:
– Что с ними делать?
– Пусть здесь остаются, документы только забери, чтобы не было без вести пропавших. Я договорюсь, их ребята без нас похоронят.
– Троих раненых и капитана мы на «Верный» отнесли. Вот, четверо нас осталось. Остальных поубивало. Механик с помощником в машинном отделении остались, под водой. Одного взрывом за борт сбросило, а пятерых убитых мы вытащили.
Зайцев оглядел оставшихся в живых моряков «Каспийца». Экипаж насчитывал пятнадцать человек – выходит, восемь погибло?
– За балалайкой бы сбегать, – попросил Толя Кочетов.
У него были перевязаны рука и голова, обгорели брюки.
– Какие, к чертям, балалайки. Идите на «Шахтер», у нас тоже потери. Замените выбывших. Быстрее, ну!
Из иллюминатора «Каспийца», как из огнемета, вырвался язык пламени.
– Чего ждете? Сейчас снаряды рванут!
Четверо моряков во главе с боцманом побежали к «Шахтеру», а Зайцев по кромке берега добрался до «Верного». Позади оглушительно грохнуло.
Лейтенант обернулся и увидел, что взрыв боезапаса разломил корпус пополам. Вспучило, вскрыло, как консервную банку, палубу, сбросило на песок носовую орудийную башню. Огонь бил извивающимися языками из разорванных топливных систем. Корма полностью погрузилась в воду, а передняя половина катера представляла собой горящую груду.
На «Верном» он пробыл несколько минут. Двигатель уже пробовали запустить, пока не получается, но лейтенанта заверили, что максимум через полчаса катер будет на ходу.
– Тимоху Донцова, помощника механика, крепко осколками посекло, – сказал Морозов. – Жалко парня, толковый.
– Это который ушастый, фуражку любит носить?
– Он самый. Нашли еще специалистов, и механик Зотов молодец, дело свое знает.
– Сколько раненых принял?
– Сто тридцать человек. Несут еще.
– Возьми еще человек двадцать… ну, тридцать в крайнем случае. У тебя шрапнель есть?
– С десяток зарядов, не больше.
– Увидишь красные ракеты, выпускай все десять. Там позиция минометчиков. И сразу по моей команде уходим.
Мина рванула возле носа корабля, осколки лязгнули по броневой обшивке. Зайцев бежал назад. У входа в рубку его встретил замполит Малкин.
– Скоро отходим? – встревоженно спросил он. – Без тебя еще одна мина в палубу угодила. Сигнальщик погиб.
– Когда надо, тогда уйдем. Сколько раненых погрузили?
– Не знаю. Много. И столько тяжелых…
– Сам знаю, что тяжелые. Легких всех оставляют.
Приказал позвать боцмана, который наверняка следил за погрузкой. В это время взлетели четыре красные ракеты, обозначая позиции вражеских минометов. Сразу открыли огонь башенные орудия обоих катеров. Минометы, штук семь, не меньше, находились в разных местах. Много ли толку будет от огня четырех горных пушек! Подбежал боцман и доложил:
– Приняли сто семьдесят два раненых.
– Достаточно. Больше не потянем.
– Там еще толпа остается. Винтовки наводят, стрелять грозятся.
Ничего не ответив боцману, Зайцев связался по рации с «Верным». Там наконец запустили двигатель и доложили, что приняли сто шестьдесят пять раненых.
– Шрапнель всю выпустил, – сквозь помехи доносился голос Николая Морозова.
– Отходи. Я – следом.
– Раненые лезут.
– Ну, возьми еще с десяток. Вместе тонуть будем.
Моряки с усилием сталкивали тяжело загруженный «Шахтер». Кто-то, не выдержав, помогал взобраться на низкий борт раненому. За ним лезли другие. Выдернули из воды и подняли еще двоих-троих.
Минометы приутихли, но отдельные мины продолжали лететь вслед. Одна разорвалась в воде, разбросав несколько раненых. Катер уходил все дальше, а на берегу продолжалась стрельба. «Верный» уже отошел на полста метров, когда с берега засвистели, замахали руками:
– Эй, мореманы! Возьмите комбата, осколками ранило.
Вернулись и подхватили с вытянутых рук командира штурмового батальона, перевязанного от пояса до шеи. Комбат был в сознании, пытался вырваться, что-то выкрикивал.
– Все в порядке, – успокаивал его один из бойцов. – Нас здесь много, товарищ капитан. Даем жару гадам!
– Фрицев бить! – выкрикнул, хрипя, комбат. – Бить до конца…
– Так точно!Пятиминутная задержка, пока забирали комбата, едва не стала для «Верного» роковой. Немцы подтянули или привели в порядок несколько полевых орудий. Фонтаны взрывов поднимались то ближе, то дальше. Катер брали в вилку.
Костя, развернув башню, отчетливо видел вспышки. Кажется, вели огонь три орудия. Обе башни посылали в их сторону снаряд за снарядом. Ступников опустошал очередную пару лент, целясь по вспышкам. Заклинило правый ствол. Возиться с ним не было времени. Костя опустошил ленту левого ствола и, откинув крышку казенника, перехватил очередную коробку.
Вспышка, грохот и сильный удар. Ступников выпустил коробку, ударившись головой о броню. В который раз выручила меховая шапка. Перед глазами плыли круги, но руки-ноги, кажется, были целы. Он кое-как установил коробку, вставил ленту и вдруг замер.
С кормовой башней что-то было не так. Ее перекосило, на боку виднелась большая вмятина. Костя высунулся, чтобы узнать, в чем дело, но по броне застучал кулаком боцман Ковальчук:
– Стреляй, мать твою! Не видишь, кормовое орудие из строя вышло.
Костя хотел спросить, живы ли близнецы, но Ковальчук уже исчез. Ступников снова открыл огонь. Морозов, сам встав за штурвал, вел тяжело груженный катер, делая повороты, то замедляя, то давая полный ход. Его интуиция и опыт помогали уходить от прямых попаданий.