К тому же она от души наслаждалась едой, несмотря на то что острая кухня Элены вызывала у нее время от времени приступы кашля и слезы на глазах. Но вкус у чили был восхитительный, особенно благодаря отличному красному вину из собственных погребов Чарлза Кастильо, владельца соседнего ранчо. На принадлежащих ему землях с давних пор располагались виноградники, как, впрочем, и на других ранчо, включая владения Краунов и «Сломанную шпору». Но почти все они со временем заглохли, и только семья Кастильо частично сохранила их и занималась производством крепких вин для собственного употребления и для того, чтобы одаривать всех соседей к Рождеству. Об этом с немалым удовольствием поведала обедающим Элена.
Слушая ее и Клэнси, Джек почти зрительно представлял себе, какой была жизнь на всех этих ранчо в былые времена. Подобно тому как дело обстояло в средневековых замках, владельцы здешних обширных земель производили собственными средствами почти все необходимое для существования. В те времена большие стада рогатого скота не рассматривались как главный источник питания; они давали ценную кожу и еще более ценное сало для свечей, в то время как свиней и кур разводили для еды. Выращивали оливковые деревья ради масла, виноградные лозы — ради вина, сажали фруктовые сады, на полях вызревали маис и пшеница.
— А теперь, мистер Клэнси, — попросила наконец Джейни, — расскажите историю о шпорах.
— Да, Клэнси, расскажите, пожалуйста, — подхватила Тринити. — Я так давно ее не слышала.
— Ну что ж, обещание есть обещание, — сказал Клэнси, наклоняясь за бутылкой вина и наливая себе и Джеку; потом он откинулся на спинку стула и обвел глазами всех за столом. — Все вы знаете, что «Шпора» была в свое время частью обширного ранчо, которое принадлежало Рэндольфу Крауну.
— Рэнди назвали в его честь, — вставила Луиза.
— Это верно. Я помню, как старик Рэндольф трясся над этим малышом. Он не был особо привязан к своему сыну Уолту, да и к Фрэнку тоже. Но маленький Рэнди был светом его очей. — Управляющий покачал головой и продолжал:
— Давным-давно было здесь огромное ранчо, которым владел щеголь-калифорниец. Он прославился своими шпорами из чистого серебра, украшенными бирюзой и ониксом. Когда его ранчо разделили, этими шпорами завладел некий Руис, хозяин одного из участков. Старик Рэндольф Краун жаждал заполучить их.
Хотел купить их больше всего на свете. Но Руис был непоколебим вплоть до того самого года, когда собрался выдавать замуж свою дочь. Он задумал большое торжество, фиесту, как говорят испанцы, такое торжество, которое люди запомнили бы навсегда. И он объявил, что в конце фиесты устроит большие скачки. А призом будут шпоры.
— Ой, и кто их выиграл? — спросила Джейни.
— Их хотел выиграть Рэндольф, но у него было больное сердце и доктор строго-настрого запретил ему участвовать в скачках. И поскольку старик не верил в успех Уолтера, он сделал предложение всем, кто у него работал, включая старшего рабочего Эйба Стэндиша. Рэндольф обещал, что оставит по завещанию хороший кусок земли тому, кто выиграет для него эти шпоры.
Видели бы вы лицо Эйба. Он давно хотел иметь свой участок, а теперь мог его получить. Он выбрал для себя необъезженного жеребца, такого же сильного и быстрого, как Плутон, там, в корале, и укротил его очень скоро.
— И он выиграл?
— Само собой. Сеньор Руис вручил ему шпоры, а Эйб отдал их Рэндольфу. Старик был так счастлив, что даже пустил слезу прямо на месте. Потом он отписал Эйбу хороший уголок своего ранчо — земли не так много, но зато хорошее пастбище и хорошая вода.
Рэндольф повесил эти шпоры над дверью в гостиной, так что все могли ими любоваться. Старик был счастлив, но он умирал. После одного уж очень сильного приступа он позвал Уолтера и велел принести шпоры и положить возле его кровати. Уолтер спросил зачем, и Рэндольф ответил, что хочет поделить их: одну отдаст Уолту, а другую — Эйбу.
— И отец Рэнди заревновал? — спросила Луиза.
— Ужасно! Он посчитал, что это самое большое оскорбление, которое мог нанести ему отец, поступив так, будто Эйб ему такой же сын, как и сам Уолтер. Он ушел и отнес шпоры в кузницу, а там разбил их вдребезги.
— Ох, нет! — вскрикнула со слезами Джейни.
Клэнси кивнул.
— Когда старик Рэндольф узнал об этом, он пришел в ярость. Послал за нотариусом и переписал завещание. Сказал, что если лишен возможности подарить Эйбу шпору, то отдаст ему половину своего ранчо. Через две недели старик скончался, а Эйб стал ранчером.
— Неудивительно, что они стали врагами, — пробормотала Луиза.
— Дурная кровь дает себя знать, — согласился Клэнси. — Уолтер нанял лучшего адвоката из Сан-Франциско под предлогом, что отец, мол, был не в своем уме, когда менял завещание. Но Эйб выиграл тяжбу, как выиграл перед этим скачки. Для Уолтера это все равно что кость в горле, уж поверьте мне.
— А мистер Стэндиш назвал свое ранчо в честь шпоры, которую должен был получить. Это очень красивая история, мистер Клэнси, — со вздохом произнесла Мэри.
— Мне она тоже всегда нравилась, — откликнулась Тринити.
Джека тоже увлекло повествование, и он с нетерпением ждал повода уйти в кабинет Стэндиша и заняться чтением его дневников с того времени, как умер Рэндольф, и до последней недели жизни самого Эйба; он вполне справедливо полагал, что отыщет на этих страницах сведения не менее важные, чем те, которые только что сообщил Клэнси.
Джек считал, что должен найтись и более ранний дневник. Если Эйб знал, что старик Краун намерен завещать ему землю, он должен был строить планы создания скотоводческой империи.
«Где же он?» — спрашивал Джек себя, добравшись наконец до кабинета и обшаривая полки в поисках самой потрепанной тетради в кожаном переплете. В конце концов здравый смысл подсказал ему, что следует сосредоточиться на источниках, которые уже находятся в его распоряжении. Джек уселся в кожаное кресло Эйба, посмеиваясь над протестами наболевших за день мышц. Как ни приятно побыть денек в качестве букару, следует переключиться на работу умственного порядка, и как бы он ни радовался своим романическим свиданиям с Тринити, их надо избегать и вернуться к «скучным», методичным привычкам, которые принесли ему успех.
Прошло меньше часа, когда он услышал легкий стук в дверь, и состроил недовольную мину при мысли о том, что у хозяйки дома могут быть собственные планы. С твердым намерением спровадить ее Джек прошествовал к двери и распахнул ее, тотчас убедившись, что ошибся в своих предположениях. Перед ним стояла не Тринити, а Мэри и с улыбкой смотрела на него, запрокинув голову.
— Я хотела пожелать тебе спокойной ночи, — сказала она.