— Да. Наган русской армии.
— Можно его отследить?
— Не знаю.
С сильным акцентом Саво Рейска рассказал, как пистолет попал сначала к Юрию, а потом к Хилье. Слушая, Лайтио кряхтел и периодически вставлял что-то типа «ну надо же» или «черт побери», потом рассмеялся и зашелся в приступе кашля.
— Русская рулетка, вот это да! И за что только Паскевич так ненавидит своего сына? Простой полицейский, изучавший лишь начатки психологии, не в состоянии с этим разобраться.
— Они оба друг друга ненавидят. Здесь две пули. Надеюсь, этого хватит.
Рейска взглянул через темные очки на Лайтио и почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Он схватил стакан и глотнул еще виски. По дороге надо будет выпить пива.
— Хватит и одной. Передай Транкову привет и скажи, что я ему благодарен, если это, конечно, имеет для него какое-нибудь значение. Не волнуйся, я не собираюсь стреляться на пьяную голову. Едва уговорил сегодня свою бабу отправиться в бассейн, чтобы спокойно с тобой встретиться и выпить. Сказал, чтобы пошла и пополоскала свои жирные ляжки. И представляешь, что она сделала, услышав это предложение? Запустила в меня посудной губкой! В меня — больного человека!
Рейска и раньше не слишком умел красиво говорить, а сейчас вовсе сидел, не в состоянии вымолвить слова. Даже сигара не помогла.
— Да ничего, жена справится. У них с дочерью сейчас все мысли о будущем — дочь беременна, да к тому же ждет двойню. По расчетам, ей рожать в сентябре, но я думаю, до осени эта парочка не досидит в животе. Вот она, жизнь — один ушел, двое пришли на его место. Ну, к счастью, у меня теперь есть пушка, и она еще скажет свое слово.
Рейска вытащил кобуру из рюкзака и положил на стол. Лайтио аккуратно раскрыл ее и достал оружие.
— Ах, какой красавец! Было бы досадно делать такое дело с помощью какой-нибудь ржавой рухляди. Значит, вы ее взяли у Макконена… Я неплохо знаю этого гражданина.
И он снова так закашлялся, что я испугалась, как бы не задохнулся. Лайтио быстро встал из-за стола и выскочил в туалет. Было слышно, что его тошнит.
Рейска взглянул на револьвер. Еще не поздно схватить его и убежать, и Лайтио ничего не смог бы поделать. Но Рейска считал себя настоящим мужчиной, который всегда держит слово и не оставит товарища в беде.
Вскоре Лайтио вернулся. У него пылали щеки и слезились глаза. Рейска поднялся. Пора идти, он больше не мог спокойно сидеть и разговаривать, сквозь мужскую невозмутимость прорывался ужас Хильи, которая была готова кричать. Лайтио повернулся на стуле, убрал пистолет в кобуру и спрятал в ящик стола. Ящик закрыл на ключ, а тот спрятал в сигарной коробке.
— И когда… — Рейска не смог закончить.
— В ближайшие дни. Мне еще нужно закончить пару дел. Да и глупо оттягивать неизбежное. Я уверен, что все делаю правильно.
При этих словах у Лайтио слегка дрогнули усы, и он снова зашелся в кашле.
— Пожалуй, тебе пора. Скоро вернется жена. Сказала, хочет обсудить со мной, как назвать малышей. Да какая мне разница, пусть сами выбирают. Вообще пока непонятно, кто там родится.
Рейска поднялся. Он понятия не имел, как ему следует сейчас поступить. Хилья приказала ему снять темные очки, сорвать усы и парик и обнять Лайтио. Но он не послушался. Он протянул Лайтио руку, крепко пожал ее и похлопал его по плечу, словно офицер, который посылает сержанта на минное поле.
— Всего хорошего.
— Спасибо.
И в этот момент Рейска сдался. Я обняла Лайтио, чувствуя, как по лицу ручьем текут слезы. Лайтио почувствовал произошедшую во мне перемену и обнял меня в ответ, нежно поглаживая по плечу.
— Не плачь, моя девочка, это обдуманное решение. Спасибо тебе за все.
В этот момент прозвучал зуммер домофона. Потом еще раз. Через несколько минут раздался звонок в дверь.
— Папочка, ты там? Мама сказала, ты один, и я решила прийти, — услышала я нежный женский голос.
— Черт возьми! Это наша Ирмели! Надо ее впустить, иначе она откроет своими ключами.
Лайтио отстранился от меня, пригладил усы и крикнул:
— Я в кабинете, и у меня гость!
Рейска быстро протер запотевшие темные очки и водрузил их на нос, поправил шевелюру и быстро вышел, не дожидаясь, пока Лайтио его представит. У двери мелькнул женский силуэт. Рейска был не в состоянии ждать лифта; сбежав по ступенькам, он быстро пошел в сторону парка Олимпийского стадиона. По дороге яростно пнул банку из-под пива, чем вызвал осуждающие взгляды собачников, выгуливающих своих питомцев.
— Черт, дьявол, ну почему? — Он яростно ударил по дорожному знаку, запрещающему стоянку.
Знак оказался прочным и не сломался, зато Рейска порвал перчатку и поранил руку. Показалась кровь. Рейска врезал снова. Черт, черт, черт! Он бросился бежать в лесок за стадионом, подобрал камень размером с человеческую голову и швырнул в ближайшее дерево, продолжая плакать и ругаться. Еще немного, и кто-нибудь из прохожих вызовет полицию. Они проверят у Рейски документы, а у него с собой только старый читательский билет, да и тот фальшивый. Все, надо немедленно успокоиться. Он достал из рюкзака банку пива, резким движением открыл ее и жадно выпил, запрокинув голову. Следующая попавшаяся по дороге сосна тоже получила удар кулаком.
— И почему ты, чертова скотина, продолжаешь жить, когда прекрасные люди, во сто раз лучше тебя, должны погибнуть? — воскликнул он, обращаясь к отцу Хильи.
Звякнул телефон. Рейска взял с собой мобильник Хильи на тот случай, если Юлии вздумается ее искать.
«Привет, Хилья! Сегодня в школе у нас разгорелся спор. Учитель сказал, что животные после смерти не попадают на небеса, а я не согласилась. Ведь все звери тоже создания Божьи, так почему их не пускают на небо? Что ты думаешь?»
Я всегда была уверена, что после смерти на свои небеса уходят кошки, коровы, рыси и, возможно, полицейские собаки — ведь они не сами выбрали себе такую судьбу. И еще туда обязательно попадет один усатый полицейский, даже несмотря на то что сам себя убьет. Хилья, идущая в образе Рейски, всерьез задумалась над тем, что ответить сестренке. Ни Хилья, ни Рейска не слишком разбирались в этой теме. Но веру ребенка нельзя разрушать, поэтому она написала, что все кошки наверняка попадают на небо.
Весточка от девочки немного успокоила Рейску, и он без приключений добрался в Кяпюля. Виски с пивом задурманили голову, но не смогли вылечить душу. Наверное, требовалось выпить не меньше бутылки водки, чтобы отключиться от действительности и забыть глаза Лайтио. Поэтому, когда бабушка Вуотилайнен открыла мне дверь, я почувствовала, что сильный мужчина куда-то испарился и осталась только уставшая расстроенная Хилья, которая с порога упала бабушке на плечо и зарыдала.
Бабушка Вуотилайнен не испугалась, увидев мои слезы. Я рассказала, что встречалась со смертельно больным другом и, судя по всему, видела его в последний раз. Больше ей не надо было ничего пояснять, и она тактично не задавала лишних вопросов. Поэтому я не боялась показать ей свою слабость, она никогда не будет использовать ее против меня. После смерти Фриды многие школьные товарищи насмехались над моим бледным лицом и заплаканными глазами. Разумеется, я не могла рассказать им, что у нас умер член семьи, ведь мы с дядей скрывали, что у нас живет рысь.