Проснувшись, я спросил:
– Который час?
– Почти два часа ночи.
– А что это за больница?
– «Бостон-Сити». Не волнуйся, жить будешь. Врачи решили ночку за тобой понаблюдать, а утром гуляй на все четыре стороны. Как себя чувствуешь?
– Как кот из мультфильма, когда его шмяк сковородой по голове! И вокруг головы нарисованы черточки и звездочки... Все в башке вибрирует.
– Насчет сковороды по голове не знаю. Не имел счастья изведать. А что ты такой сонный – это тебе сделали обезболивающий укол.
– Сам догадался... Келли, вы знаете, Брекстон помог мне!
– Он просто решил тебя не убивать. Это не значит помог.
– Нет. Я потерял равновесие и начал падать с купольного мостика. Он схватил меня в последний момент за шиворот и втащил обратно. Я мог переломать все кости или вообще убиться. Он спас мне жизнь!
– Давай не будем преувеличивать. Он сделал то, что считал нужным сделать. Почему он это сделал – можно только гадать. Так или иначе, вешать ему за это медаль на грудь не советую.
– Пожалуй, вы правы. Мистер Келли, а отчего вы...
– Ну, спрашивай, не стесняйся.
– Отчего вы постоянно пропадали, когда вы мне были так нужны? Куда вы все это время исчезали?
– Ходил на могилу дочери.
Я вдруг вспомнил фотографию на комоде в его доме – бледненькая девочка со строгим лицом.
– На могилу Терезы?
– Да, Терезы.
– Она была младшей сестрой Кэролайн?
– Да. Но совсем на нее не похожа. Более чувствительная. Более ласковая. – Он спохватился и с улыбкой поправился: – Не то чтобы Кэролайн была совсем уж нечувствительная и черствая...
Поправка вышла не слишком убедительной. Он смутился и замолчал.
– А вы знаете, Кэролайн не захотела со мной даже разговаривать!
– Можно ли ее в этом винить?
– Нет. К счастью, хоть вы здесь, со мной. Вы же не верите, что я убийца?
– Мы этот вопрос уже обсудили. Не начинай снова.
– Повторите, что вы сказали.
Келли снял очки, потер пальцами глаза, не спеша спрятал очки в велюровый футляр.
– Я не думаю, что это ты убил Данцигера.
– Вот это правильно! Потому что я не убивал Данцигера.
Мои глаза снова закрылись, и я опять на какое-то время вырубился.
Проснувшись, я сразу вернулся к прежнему разговору:
– Отчего умерла Тереза?
– Рак.
– А сколько ей было лет, когда... Извините. Наверное, вам не хочется говорить на эту тему...
– Да нет, все в порядке. В восемь лет она заболела. В десять умерла.
– Трагично.
– Рак пожирает человека. Как я понимаю, он питается живым человеком. Человек сам, собственным телом кормит своего внутреннего убийцу. – Келли печально помолчал. – Но то, что я хотел подольше побыть на могиле дочери, не может служить мне оправданием. Ты прав, когда возмущенно спрашиваешь: где вы пропадали? Мы приехали в Бостон как напарники, и я не имел права бросать тебя. Это первая заповедь полицейских – не оставлять товарища в трудной ситуации. Извини.
– Вы часто бывали на могиле?
– Старался приходить каждый день. На несколько часов.
– Что вы там делали?
– Просто сидел.
– Зачем? – наивно спросил я.
– Чтобы ближе быть.
После похорон я ни разу не ходил на могилу матери. Мне это казалось бессмысленным занятием. Она всегда была рядом со мной.
– Разве это не значит растравлять старую рану? – спросил я.
– Старые раны заживают, Бен. Не до конца, но заживают.
Мне до сих пор непонятно, какую роль сыграла та давняя утрата дочери в решении Келли прийти в больницу и целую ночь сидеть у моей кровати. Возможно, Келли ощутил что-то вроде отцовского инстинкта – защитить своего ребенка. Теперь его ребенком был я. А болезнь моей матери, которая тоже пожирала ее заживо, служила еще одним мостиком между мной и Келли. Мы пережили примерно одно и то же.
Тогда, в больничной палате, разговор о смерти близких создал гнетущее настроение у обоих. Я поспешил сменить тему.
– Ну, как кроссворд? Справляетесь?
– А, это. Нашел в приемном зале. Идет со скрипом. Ты спи, Бен, на меня внимания не обращай.
Хоть я не хотел спать, но тут же заснул.
И во сне думал – не приснилось ли мне все приключение в церкви? Действительно ли Гиттенс намеревался хладнокровно убить Брекстона? Какие у меня доказательства? «Прочитал желание в его глазах». Хороша улика!
Не такова ли судьба любого события в прошлом? Оно мгновенно падает жертвой ненаблюдательных свидетелей, плохой памяти, ложных отчетов. Историческая правда – если таковая существует в принципе – теряется в тумане нечетких свидетельств. Ах, хоть диссертацию пиши: «Историческая правда как коллективная выдумка». Дойдут ли у меня когда-либо руки до чего-нибудь подобного?
«Вот упекут на всю катушку за убийство – десять диссертаций успеешь накатать за решеткой!» – шепнул подлый голос во сне.
Я проснулся и думал дальше. Уже яснее.
Нет, мне не привиделось. Гиттенс намеревался застрелить Брекстона. Я дал Брекстону возможность удрать, чтобы Гиттенс его не прикончил. Из двух зол я выбрал... какое? Меньшее? Большее? Или оба зла одинаковы?
Так или иначе, я спас Брекстону жизнь.
Я открыл глаза. Келли по-прежнему возился с кроссвордом. Сколько же я спал? Минуту или час?
– Мистер Келли, можно вас спросить кое о чем? Мне кажется, что Гиттенс... – Тут я осекся. Я вдруг передумал. Голова болела страшно. Возможно, я все-таки не прав насчет Гиттенса. Я измыслил немыслимое. – А-а, сам не знаю...
– Ты спи, спи, Бен. Я еще посижу.
Я хотел поблагодарить его – за все. Ведь он один, только он один...
Горло у меня перехватило. Я не мог ни слова из себя выдавить. Рыба, выброшенная на берег.
– Все в порядке, Бен. Не напрягайся. Тебе надо хорошенько отоспаться. Утром будешь как новенький.
* * *
Мне приснился кошмарный сон.
Начался он красиво – я парил высоко-высоко над озером, в котором не было воды, но плавали рыбы и качались водоросли. На душе было чудесно. Пока я не почувствовал – я парю с такой легкостью лишь до первого своего движения. Как только я пошевелю рукой, или ногой, или хотя бы пальцем – все, мне конец, я упаду вниз с сумасшедшей высоты. Долго, очень долго я крепился, старался не шевелиться. Но с каждым мгновением неподвижность становилась все мучительнее. Вот-вот это случится. Вот-вот. И... случилось!