– Их много.
– Что я могу для тебя сделать?
– Клонит в сон.
– Отдыхай.
Брайтон повернулся и вышел, потом вернулся, все еще держа букет в руке. Положил его на пол, поскольку маленькая тумбочка была уже завалена цветами.
* * *
Ночь. Мерси видела из окна ползущие в обе стороны по шоссе огни машин и блестящие купола театрального комплекса вдали. Капли дождя струились по стеклу и все смазывали.
Мерси, все еще подсоединенная к тележке с капельницей, прошлась по коридору, правая нога и ребро болели, ягодицы жгло там, где была взята ткань для трансплантата. Нянечка сопровождала ее, рассказывая о своих детях.
Когда она вернулась, у двери палаты ждал Гэри Брайс.
– Мерси! – воскликнул он. – Для человека, который провел шесть дней в двух больницах, ты выглядишь замечательно.
– Гэри, я не могу сейчас говорить.
– Понимаю. Только хочу, чтобы ты знала – как только соберешься, я готов. Ты обещала мне правду.
– Ты ее услышишь.
– О'Брайен подставил Майка, так ведь?
– Это долгая история. Потом.
– Расскажешь?
– Обязательно.
– Эксклюзивно?
– С начала до конца.
Саморра приехал очень поздно, закрыл дверь и сел у окна. В резком больничном свете его глаза казались черными, а кожа серой. Одет он был, как всегда, в темный костюм, но воротник его белой рубашки отглажен, галстук завязан аккуратно. Эта опрятность лишь подчеркивала изнеможение в его лице.
– Джанин, – промолвила Мерси.
Саморра кивнул:
– Давай помолчим минуту.
Эта минута тянулась долго. Мерси открыла глаза, почувствовала, что голова клонится набок. Дождь за окном лил вовсю, но она не слышала его из-за шума обогревателя и больничного гула вокруг.
– Пол, что произошло?
– В пятницу утром около восьми часов у нее был сильный приступ. Вскоре после того, как ты сообщила, что отправляешься с Эваном в старый дом Джима О'Брайена. Она умерла в девять сорок пять.
Саморра отвернулся к окну. На лбу собрались морщины, дышал он с трудом.
– Вот почему я... не поехал. Я позвонил в шерифское управление Сан-Бернардино, назвал адрес, предупредил, что ты можешь попасть в беду. Потом понял, что О'Брайен, наверное, дал тебе ложный адрес. И заставил наш отдел личного состава отыскать адрес Джима О'Брайена, передал его. К тому времени ты уже лежала, истекая кровью. А твой напарник находился по соседству с этим корпусом.
– Пол!
Его профиль четко выделялся на фоне черного окна, он по-прежнему не смотрел на Мерси.
Вошла медсестра, проверила капельницу и монитор, спросила, не нужно ли Мерси обезболивающее. Мерси отказалась. Ей пришло в голову, что Саморре требуется обезболивающее лекарство, но разве оно исцелит разбитое сердце?
Они посидели молча в бесконечно тянущемся больничном времени.
– У нее был хороший голос, – произнес наконец Саморра. – Иногда она пела для меня. Бродвейские песни. Неплохо.
– Пол, что ты собираешься делать?
– Ребята из Сан-Диего зовут меня к себе. Может быть, куплю дом с небольшим участком.
– Я имею в виду – сейчас. Этой ночью.
– Ничего. Совершенно ничего.
– Обещай.
Он повернулся к ней:
– Если бы я хотел это сделать, то не находился бы здесь.
– Помни, сросшиеся переломы крепче целых костей.
– Да.
– Ты молод. Все переменится.
Мерси прислушалась к голосам в коридоре, к гудению обогревателя.
– Я подвел тебя и очень сожалею об этом, – промолвил Саморра.
– Пол, я расскажу тебе кое-что. Однажды подвела напарника. Это стоило ему жизни. Худшего не существует. Я знаю. Тебе хочется поменяться местами с ней, но это невозможно. И ты долго не прощаешь себя. Но ты должен прощать. Мы должны прощать. Это единственный способ жить дальше.
Саморра взглянул на Мерси:
– Ты не простила? До сих пор?
– Я все время мысленно проигрываю случившееся. Пытаюсь изменить то, что делала, думала, во что верила. Это невозможно. Но посмотри на меня. Я здесь. Я поправляюсь. Я жива. Моей смерти на твоей совести нет. Так что горюй по Джанин. По себе. Но не по мне. Если ты нуждаешься в прощении, то я прощаю тебя. Не думай об этом. Жизнь продолжается.
Мерси показалось, что внутри у нее что-то сломалось, отвалилось, исчезло. Сомкнулась черная вода, по ней стали расходиться круги. Она знала, что Хесс сказал бы ей то же самое. Прежде всего нужно прощать не врага, а себя, и только дурак затягивает свое страдание.
В эту минуту она снова любила Хесса, любила Пола Саморру, любила Майка Макнелли и даже себя. Впервые за много месяцев поверила, что все у нее будет хорошо.
В ее мысленном взоре исчез последний черный круг, и нечто похожее на свет луны засияло на воде.
– Я не могу сейчас ехать домой, – прошептал Пол.
– Выключи свет. Сядь в кресло. Нянечка принесет тебе одеяло.
Той ночью Мерси просыпалась трижды. На третий раз Саморры уже не было.
Через неделю, на второй день нового года, Мерси сняла домик с двумя спальнями возле пляжа на Девятой улице в Ньюпорте. Сдавался он дешево, пахнул соснами и океаном. Там были старый ковер, старая мебель, старые, выцветшие эстампы на стенах. Кларк помог ей с Тимом перебраться туда, хотя пытался отговорить ее.
Мерси сделала короткую прическу. Купила просторную одежду, под которой не проступали повязки. Владельцу она назвалась Гейл Уайт и надеялась уговорить его взять авансом деньги, не спрашивая удостоверения личности. Когда хозяин отказался, Мерси показала ему полицейский значок и попросила помочь ей, что он и сделал. В первый же день под вечер он появился с букетом гвоздик.
Когда Кларк уехал, Мерси взяла Тима прогуляться по пляжу. Наблюдала, как он бегает вразвалку за чайками, за лодкой, бросившей якорь у зарослей бурых водорослей. Прошла мимо двух подростков, куривших марихуану возле будки спасателя, свирепо посмотрела на них, потом напомнила себе, кто она здесь. «Это меня совершенно не касается», – подумала Мерси. Быть Гейл ей нравилось.
Она читала газеты. Спала. Играла с Тимом. Смотрела телевизор. Немного болтала по телефону. Много гуляла.
Мерси дважды пыталась связаться с Саморрой, но телефон у него молчал. Ответов на сообщения по автоответчику не было. Видимо, он взял отпуск в связи со смертью жены. В управлении никто не представлял, где он может находиться. Она связалась с шерифским управлением в Сан-Диего, но не знала фамилий никого из друзей Саморры.