– Мне приснился кошмар… Потом меня разбудил какой-то шум, казалось, продолжается тот дурной сон и где-то рядом притаился злодей. Я вскочила, не совсем придя в себя. Не понимаю, почему я упала, но ушиблась больно и оттого, думаю, потеряла сознание. Тебе никто не попался на пути… бродяга какой-нибудь, к примеру? Впечатление было такое, словно все происходило наяву…
Эрмина сделала вид, будто бы роется в памяти, и потом согласилась:
– О да! Видела какое-то существо, испугалась до смерти и хотела даже от него спрятаться за кустом, да сделала это не совсем ловко, он споткнулся о мои ноги и упал в воду. Прямо у самого берега, только я не стала больше медлить и убежала.
Мария была потрясена невозмутимостью девицы, с которой только что пыталась состязаться во лжи. Она представила себе выбирающегося из пруда Генриха, и этот образ растопил ее боль, добрался до той части разума, где еще хранился в неприкосновенности искрометный юмор, и Мария не смогла удержаться от смеха.
– Этот бродяга большего и не заслуживает! – провозгласила она. – Ты – смелая девушка, благодарю тебя. А, кстати, который сейчас час?
Пробив четырежды, на вопрос ответили стенные часы. Эрмина спросила:
– Вы намереваетесь провести остаток ночи здесь? Мне кажется, что погода портится, так что, если вы согласитесь, я провожу вас в замок. Мне было бы спокойней, знай я, что вы у себя, в теплой комнате, на случай если этот дьявол пренебрежет полученным уроком и попытается вернуться.
Эрмина, продолжая болтать, поправила постель и на скорую руку придала ей благопристойный вид. Мария все это время не спускала с нее взгляда, в котором читалась признательность. Через все эти небылицы просматривала она золоченые нити участия, которым предстояло подыскать истинное название. Дружба! Вот чего ей воистину недоставало! Малышка хорошей породы, которую не загубить.
– Ты права, я возвращаюсь. Напрасно я ушла сюда спать…
Она подождала, пока Эрмина ее обует, укутает в халат и завернет в меховое манто. Девушка проделала все это с несвойственным прежде усердием. Словно мадам де Шеврез была нездорова и нуждалась в особом уходе. Мария возвращалась, опираясь на руку девушки. Чувствовала она себя вполне сносно, и не в последнюю очередь благодаря этой неожиданной поддержке. Шок от разрыва с Генрихом еще не прошел, боль спряталась глубоко и оказывала действие наподобие анестезии, приглушая эмоции. Мария знала, что сердечные муки еще долго не оставят ее. Может быть, всю жизнь. И ей не суждено больше быть любимой так, как любил ее Холланд. Ну почему вот так нежданно он появился перед ней и потребовал того, чего она дать не могла? И почему он поставил перед ней эти невыполнимые условия, пожелав отгородить ее от того, что было смыслом ее жизни, отнюдь не благочестивой и пуританской?! Уехать в неизвестность, решиться на лишения – никогда не поверит она в эту красивую историю с покорением и королевством, – жить простой суровой жизнью, вдали от двора, от друзей… Должно быть, в нем что-то изменилось, может, у него помутился рассудок… или же ему грозит неминуемая опасность?!
– Не думаю, – размышляла она вслух, – что этот дьявол, как ты выразилась, когда-нибудь вернется сюда.
– Каким образом он сможет дать вам знать… – начала фразу Эрмина.
Поняв, что чуть было не проболталась, она проглотила остаток фразы, а предрассветный сумрак скрыл выступившую на ее щеках краску, но мадам де Шеврез и без того догадывалась, что та знала много больше того, что рассказывала, и легонько сжала руку, за которую держалась.
– Поживем – увидим, – только и сказала она.
На самом деле зрелище, представшее глазам Эрмины, перевернуло все ее представления о физической близости. Монахини с их монастырскими забавами подобную усладу называли сладострастием – постыднейшим из проявлений природы человеческой, порождением сатаны. Но девушке увиденное очень понравилось. Вернувшись скоротать остаток ночи в свою постель, она никак не могла уснуть. Она поняла, что, если даже она слышала и не все, разыгравшиеся в конце концов страсти, возбужденный разговор любовников могли свидетельствовать лишь о разрыве. Выражение страдания на лице Марии подтверждало это предположение.
Поскольку Эрмине был симпатичен герцог Клод, она поначалу возмущалась вторжением в жизнь его жены «этого английского дьявола», но, оказавшись под впечатлением явившихся перед ее глазами проявлений страстной любви, став свидетелем впечатляющей сцены объяснения возлюбленных, она вдруг почувствовала в своем сердце нежность и жалость к герцогине. И решила помочь ей вынести муки расставания и сожалений.
И случай вскоре представился ей.
В один из последующих за этими событиями дней Мария сослалась на недомогание и не встала с постели. Вид у нее был весьма удрученный, покрасневшие глаза были полны слез. Немолодой уже Анне невдомек была причина этой грусти, за случайный вопрос герцогиня резко ее одернула, и та предпочла ни о чем больше не расспрашивать. Мария была несчастна и в некоторые дни ничего не могла поделать с дурным расположением духа. Но, несмотря на это, она попросила молодую свою горничную почитать ей. Просьба в устах герцогини была весьма необычной: Мария из всех развлечений предпочитала театр, но в последнее время была лишена этого удовольствия.
Но стоило Эрмине устроиться у ее изголовья с экземпляром «Звездоподобной» в руках, как Мария прикрыла глаза. Читала девушка хорошо, мелодичный голос наполнял комнату нежными звуками, под которые Мария, казалось, задремала. Видя это, Эрмина принялась читать тише и вдруг услышала:
– Это просто глупо!
Мария с широко открытыми глазами привстала в кровати. Молодая чтица изумленно спросила:
– Вам не понравились стихи? Мне взять другую книгу?
– Бог с ней, с книгой! Мне нужно, чтобы ты выполнила одно мое поручение, очень важное…
– Именно для этого я и здесь.
– Разумеется! Но поручение весьма деликатное, о нем, кроме тебя, никто не должен узнать. А теперь дай-ка мне что-нибудь для письма!
Эрмина отыскала то, что просила герцогиня, и теперь смотрела на кузину, наспех пишущую короткое послание, которое та, прежде чем протянуть его девушке, просушила, сложила и тщательно запечатала своей печатью.
– Возьмешь на конюшне лошадь, скажешь, что срочно требуется мазь от ожогов из аббатства де Ла Рош, и поначалу отправишься в том направлении, на самом же деле поедешь в замок де Мэнкур. Его хозяин – маркиз де Монмор. Попросишь его провести тебя к человеку, гостящему там, и передашь ему в руки это письмо. Непременно дождись ответа.
Глаза Марии лихорадочно блестели, она с трудом сдерживала дрожь в голосе. Эрмина поняла, что сверх сказанного ей не удастся ничего узнать о порученной ей миссии, однако спросила:
– Маркиз де Монмор не знает меня. Если я скажу ему «к вашему гостю», он, должно быть, насторожится.
– Нет, ведь ты приедешь от моего имени!
– Этим всяк, кому угодно, может воспользоваться. На моем лице не написано, кто я и что я, не лучше ли было бы назвать ему имя гостя.