Лейтенант решил, что все кончено. С таким же успехом он мог вообще не заводить этот разговор.
— Вы ни в чем не виновны. Можете идти.
Но Гелда не двинулась с места. Кроукер сидел, прижавшись спиной к холодной металлической стене. Он смотрел на свои руки, но видел только слабые блики на ногтях.
— Что вам от меня надо?
Ее голос звучал так тихо, что на минуту Кроукер подумал, будто ему это чудится.
— Ничего, — ответил он мертвым голосом. — Мне ничего от вас не надо.
— Так я и поверила.
— Ладно. — Лейтенант повернул голову и увидел, что девушка разглядывает его. — Я могу тебе помочь, Гелда.
— Что бы это значило?
Это значило именно то, что он сказал. Кроукер знал, что она нужна ему не только для того, чтобы выудить сведения о Рафиэле Томкине. Гелда снилась ему уже много ночей. По нему будто пробежал электрический разряд, и Кроукер снова посмотрел на нее: Гелда не сводила с него глаз, пытаясь прочитать что-то в его лице.
— Только то, что я сказал.
— Если бы я тонула, я бы не стала звать тебя на помощь.
— Но ты уже тонешь, — сказал он тихо и тут же добавил: — Тебе это ни к чему — спиртное, таблетки и эта... работа. — Кроукер помолчал. — Ты можешь уехать отсюда.
— Уехать! — взорвалась девушка. — Господи! От себя не уедешь, нет такого места. — Она откинула голову к стене, и он снова увидел плавную линию ее шеи. — Моя мать с детства мечтала о богатстве, это была цель ее жизни. Выйдя замуж за отца, она этой цели достигла, но все оказалось совсем не так, как она себе представляла. Да, у нее были деньги и все, что только можно пожелать, но жизнь с моим отцом была сущим адом. Мне кажется, в конце концов для него это стало игрой: он решил выяснить, сколько же он сможет у нее отнять. Речь идет, конечно, не о деньгах и не о вещах, которых у нее было больше чем достаточно. Нет, он отнимал у нее другое, то, что сам больше всего ценил: волю. Вероятно, если бы она сопротивлялась, все могло сложиться по-иному.
Но мама цеплялась за свою мечту с таким отчаянием, что начисто лишилась мужества. Она превратилась в рабыню отца, а точнее, его богатства. Этой слабовольной самке, должно быть, нравилась боль, которую причинял ей муж. Я хочу сказать, она со всем смирилась. Даже после... — Гелда вдруг замолчала, прикрыв ладонью рот. — Господи, что я говорю? И кому — полицейскому... — Она подавила нервный смешок, — Наверно, я сошла с ума.
Она сцепила руки и стала водить ими по бедрам, взад-вперед, в мерном завораживающем ритме.
— Не сомневаюсь, что меньше всего на свете мать хотела детей. Но отец, как всегда, настоял на своем. Странно... а может, и не странно, — она засмеялась, — ему было все равно, мальчики или девочки, лишь бы он был отцом. В этом отношении он старомоден — дети представляются ему символом мужественности.
Но матери казалось, что ему нужны сыновья, чтобы продлить род Томкинов. Это, между прочим, говорит о том, насколько она его не понимала. Поэтому, когда я родилась, она была в шоке.
— Послушай, Я скажу тебе правду. — Кроукер знал, что отчаянно рискует, чего он страшно не любил, но теперь у него не было выбора. — Мне нужна твоя помощь в одном расследовании.
— В каком? Он решился.
— Я думаю, что твой отец убил Анджелу Дидион.
— Вот как?
Такая реакция застала Кроукера врасплох. Гелде это понравилось.
— Вижу, у тебя нет слов, — сказала она со смехом. — А ты ожидал, я скажу: “Я ненавижу этого человека, но все-таки он мой отец”? Чушь. Не удивлюсь, если он действительно убил ее.
— По-твоему, он способен на убийство? — Сердце Кроукера бешено колотилось — он не ожидал такого подарка от судьбы.
— По-моему? — Гелда засмеялась. — Да. По-моему, отец вполне способен на убийство. Насколько я помню, законы его никогда не волновали.
Теперь она повернулась к лейтенанту вполоборота, и он увидел боль глубоко в ее глазах.
— Ты знала об Анджеле Дидион? — спросил он спокойно.
— Что он с ней спал? Конечно. Однажды она при мне вошла к нему в кабинет. Она вела себя как дома — это сразу видно.
— Ты с ней разговаривала? Гелда улыбнулась.
— Мы не очень ладили. Между нами сразу возникла неприязнь, знаешь, как у одноименных магнитных полюсов.
— Я думал, что у тебя были не лучшие отношения с твоим стариком.
— Они и сейчас не лучшие. — Гелда вдруг оказалась совсем близко к Кроукеру. — Но иногда от него просто нельзя отцепиться. Такое бывает раза два в году. — Она пожала плечами, — Кто знает? Может, он проверяет, не завязала ли я.
— С чем завязала?
— Не твое... — Огонь в глазах Гелды внезапно погас, и она спокойно продолжила: — Он не может смириться с тем, что я встречаюсь с девочками. Может, именно поэтому они нравятся мне больше мужчин. Так мне сказал однажды психиатр. После этого я перестала к нему ходить: ни к чему платить пятьдесят долларов в час, чтобы услышать то, что мне и так известно.
— Как Томкин об этом узнал?
— Обо мне и девочках? Он застукал меня однажды летом. Это было после того, как мы продали поместье в Коннектикуте. После того, как моя мать... умерла.
— Что же он сделал?
— Она покончила самоубийством. Он...
— Нет, я имею в виду — когда он застал тебя с той девушкой.
— Об этом случае не знает даже моя сестра Жюстина. Я никогда ей не рассказывала, а уж отец тем более. Он всегда над ней дрожал, так же, как и мать. Она была худенькой и спортивной, а я всегда была полной. Они испробовали на мне все диеты, какие только можно, но я никак не теряла вес. Мать всегда меня этим попрекала.
Гелда помолчала.
— Не знаю, с чего все это началось. — Она уже больше не обращалась к Кроукеру, а говорила сама с собой. — Короче, отец застал меня с Лайзой. Был разгар лета. Я познакомилась с ней на пляже. Лайза жила недалеко от нас, с отцом и мачехой, которых она ненавидела. Видимо, это нас и объединило. Кроме того, нас физически тянуло друг к другу. В нашей любви было что-то очень чистое. Позже я не испытывала ничего подобного.
В тот день было ужасно жарко, даже возле воды. Мы лежали на газоне, на краю нашего участка, в тени высокой изгороди. На нас были только купальники, и мы буквально не могли оторвать рук друг от друга. Потом мы сняли купальники; это было очень здорово...
Мы все еще лежали обнявшись, когда я увидела отца. Думаю, он подсматривал за нами, возможно, с самого начала.
Он заметил, что я смотрю на него. Лицо у него было красное, он тяжело дышал. Он с криком бросился к нам, размахивая руками. Лайза в ужасе схватила купальник и побежала к пляжу. Отец на нее даже не взглянул.