А яйцеголовые, вроде вышеупомянутых племянников, к хефе на должность не шли. При том, что жалованье им было бы положено раза в три поболе того, что они могли бы найти в гражданских структурах. И почему же, спрашивается, они пренебрегли любезностью Дона?
Зазвонил телефон.
‑ Хефе! – послышался в трубке голос лёгкого на помине Касильдо – бригадира sicarios с нижнего поста на дороге. – Тут некто Ахо Посседа просится к вам в гости.
‑ Кто? – удивился дон Фелипе. – Ахо Посседа? Полицейский комиссар?
‑ Он самый. Говорит, что привёз вам нечто важное.
Что бы это значило? До сих пор ни полицейских, ни каких других государственных чиновников в этой долине нога не ступала. Фелипе Ольварра, как хорошая религия, был напрочь отделен от государства.
‑ Покажи ему дорогу, пусть едет, ‑ приказал озадаченный хефе. – Я встречу его на крыльце.
Через двадцать минут к крыльцу подъехал серый микроавтобус с городским номером. За рулем сидел невозмутимый парень в штатском. Открылась дверь, и на свет божий показался вооруженный ремингтоном Касильдо с каким-то смущённым лицом. За ним спрыгнул на землю комиссар Посседа, тощий, как объявивший голодовку зверь богомол, и, вместо того чтобы отвесить хозяину поклон или произнести подобающие извинения за неожиданный визит, подошел к задним дверям микроавтобуса и распахнул их.
‑ Вот что я вам привёз, дон Фелипе, ‑ сказал он скорбным голосом.
Ольварра долго смотрел в мёртвые лица Хулио и Мануэло, потом велел закрыть дверцы и кивком пригласил комиссара в дом. В кабинете дон Фелипе указал Посседе на кресло напротив себя и достал с полки пузатую бутыль с писко.
‑ Выпьете? – спросил он.
‑ С вашего позволения, чего-нибудь прохладительного запить таблетку, ‑ ответил комиссар.
Ольварра позвонил в колокольчик.
‑ Чего-нибудь прохладительного гостю, ‑ приказал он появившемуся на пороге слуге.
Прохладительное в запотевшем стакане появилось перед комиссаром со скоростью звука. Ольварра тем временем налил себе полстакана виноградной водки и выпил налитое одним глотком.
‑ Кто это сделал? ‑ спросил он.
‑ Их нашли на обочине дороги под Лагос де Морено вчера вечером.
‑ Немного не довезли, ‑ загадочно сказал Ольварра.
‑ Их пытали перед смертью. Ни денег, ни документов не взяли. Значит, это не ограбление.
– Помолчим, ‑ сказал Ольварра.
Хулио, Хулио. Мать твою, кто же тебя так? И что вообще происходит? Война? Но с кем? Неужели это урод Бермудес поднял руку на моих людей? Что он о себе возомнил, подонок?
– Я хотел бы задать вам вопрос, дон Фелипе, – прервал молчание комиссар Посседа.
Ольварра удивленно поднял седые брови. Не успел он осознать потерю, а его уже – гляди-ка! – допрашивают. В собственном, заметим, доме. Ты, комиссар, конечно, сделал хорошее дело, что привёз мне тела ребят, но это не даёт тебе права съезжать с катушек. Где многосложное и витиеватое выражение соболезнований по поводу смерти близкого сотрудника, родственника, между прочим? Где осторожное выяснение состояния здоровья самого Дона? Где? Это что, нынче так стало принято начинать беседу с уважаемыми людьми в стране Маньяне? Если так дальше пойдёт, меня скоро по плечу начнут хлопать, подумал дон Фелипе. Привет, дескать, старый пень, что новенького? Все о'кей?
Святая Мария! Матерь Божья!
Куда катится мир?!.
Куда бы не катился, а легавый есть легавый. Нужно будет снизить бакшиш этому комиссаришке.
Тот, сочтя движение бровей дона Фелипе за позволение начать беседу, принялся чинить допрос:
– Дон Фелипе, зачем вам понадобились эти террористы?..
– Мне?.. – произнёс Дон с крайним неудовольствием. – Террористы?..
Повисла неприятная пауза. Комиссар отхлебнул лимонаду и произнес:
– Дон Фелипе, вы знаете, сколь велико мое уважение к вам…
Наконец-то, чуть было не сказал вслух сеньор Ольварра.
– Ничто не может поколебать и так далее, сами знаете что…
А это уже наглость, подумал дон Фелипе.
– Тем более непонятно, что может связывать одного из самых уважаемых людей в стране Маньяне с какими-то голодранцами, с позволения сказать, революционерами…
– Кто ж вам сказал, что меня с ними что-то связывает, уважаемый комиссар?.. – Ольварра решил держать себя руках и преподать этому полицейскому болвану урок традиционной вежливости.
– Ваш покойный secretario.
– Он так вам прямо и сказал?
Комиссар задумался, будто и впрямь вспоминая, употреблял покойник глагол unir, или не употреблял.
– Когда меня с ними что-то свяжет, солнце закатится и камни возопиют, – сказал Ольварра и посмотрел на часы.
Тут кто-то сказал отчётливо:
– Давно уже закатилось к дьяволу твое солнце, старый пень!
Старик покрылся холодным потом, втянул голову в плечи и уставился на Посседу.
‑ Это вы сейчас сказали? – спросил он комиссара.
‑ Что именно?
‑ Насчет старого пня.
Теперь комиссар уставился на Дона.
‑ Какого пня?
‑ Вот чёрт, ‑ сказал Ольварра, потирая виски. ‑ Уже мерещится всякая херня. Старею. Плохо держу удар.
– Позвольте предложить вам таблеточку андаксина, – сказал комиссар. – Или фенобарбитал, если не боитесь заснуть…
‑ К дьяволу! – Ольварра потянулся за бутылкой. – Это пусть городские придурки жрут всякую химию.
Комиссар выпрямился и поморгал глазами, напоминая себе, что он на службе, и никакие обиды в данный момент неуместны.
– Итак, – сказал он, – я позволил себе задать вам вопрос, уважаемый дон Фелипе.
– Какой же? – спросил дон Фелипе и опрокинул в себя еще полстакана.
– Повторить?
– Сделайте милость, уважаемый комиссар, – сказал дон Фелипе, немного придя в себя и чувствуя уже некоторое раздражение.
‑ Я его немного изменю, с вашего позволения.
‑ Считайте, что мое позволение вами получено.
– Что, уважаемый Дон, было написано на стене того склада в Гуадалахаре по соседству с гаражом, в котором взорвали ваш лимузин?
Ольварра во второй раз уже за этот день с ног до головы покрылся холодным потом.
– Э-э-э… – затянул Дон.
– Напомнить? – сказал комиссар и достал из кармана записную книжку.
– Ничего там не было написано, – сказал Дон, взяв себя в руки. – Нечего мне зачитывать всякую ерунду из своей дурацкой книжки. Мало ли какие слухи могут пустить недоброжелатели в мой адрес… Совершенно была чистая пустая стена, слегка обугленная…