Пабло остановился посреди перекрестка.
Похоже, он ничем уже не мог помочь незадачливому громиле. Ветровое стекло “понтиака” вылетело. Что творилось в салоне, Пабло не видел, видел только, как что-то чёрное течет на капот, обнявший фонарный столб.
Это тот гринго его застрелил, подумал Пабло.
Как потом выяснилось, Пабло ошибался. В громилу не стреляли. Подействовал фенобарбитал, который ему вкололи на квартире Курочкина, где была организована засада на террористов. Поскольку он оказался мужчиной серьёзных габаритов, летательный препарат одолел его с некоторой задержкой, стоившей одному из американцев жизни, другому – трёх сломанных ребер и руки.
Но тот гринго, что терзал дона Пабло своим пистолетом, никуда не делся. Он вышел из тени прямо на проезжую часть, в полусотне метров от Пабло, оружие в его руке слабо поблёскивало в свете фонарей, он вышел и угрожающе крикнул Пабло, который сидел в странном оцепенении внутри своей “судзуки” с работающим мотором:
– Эй, засранец! Пиписка маньянская! Ты же собрался ставить пистон своей шлюхе! Какого хера ты поехал за этим кретином, черножопый педераст?!.
– Mierda! – прорычал Пабло и сморщился.
Он дал машине задний ход, развернулся, потом, держа ногу на тормозе, бросил рычаг передачи вперёд и утопил педаль газа в пол.
Гринго взвел курок.
– Аррррррибаааа! – заорал Пабло и отпустил тормоз.
Norteamericano успел поднять руку с пистолетом и нажать на спусковой крючок за сотую долю секунды до того, как ревущее чудовище сломало его пополам, вдавив среднюю часть его тела в белую стену китайской прачечной.
Пуля из его пистолета с глушителем проделала в ветровом стекле “судзуки” крошечную дырочку. Точно такая же дырочка образовалась над правой бровью сержанта Пабло Каррера. Столкновение с белой стеной уже не застало его в живых.
– Я пока понял только одно, – сказал Абрамыч, вглядываясь в маленькую фотографию из полицейского досье, подсвечивая себе мобильником. – Нашего клиента среди этой матадеро [37] нет.
– Вон, смотри, ещё одно чудо канает! – возбужденно воскликнула майка.
– Где?
Единственный уцелевший после побоища, худощавый кудрявый брюнет лет тридцати семи, шатаясь из стороны в сторону, придерживая здоровой рукой сломанную и тяжело дыша, ковылял куда-то в тень, подальше от места битвы.
– И они мне будут говорить, что Россия – неспокойная страна… – пробормотал Абрамыч, завёл мотор и рванул вслед за увечным.
Тот, завидев надвигающуюся на него махину “эйр-флоу”, попытался ускорить шаг, но это ему не удалось, и через секунду машина поравнялась с ним. Бритый затылок выскочил на асфальт и скоренько впихнул бедолагу в автомобиль. Тот, упав прямо на сломанную руку, заверещал и потерял сознание. Абрамыч нажал на газ, и на скорости семьдесят миль в час они покинули изрядно пострадавший городской район Чапультепек, недальновидно приютивший в своих стенах беспокойного русского сеньора Курочкина.
Вася примостился на заднем сиденье, спихнув на пол “языка”, не подававшего признаков жизни. Он был возбужден. Действие наркоты закончилось. Достав из холодильника очередную банку пива, он нервно открыл ее, отхлебнул и спросил:
– Домой, Абрамыч?
– Сейчас заедем в одно место, по-свойски с этим регалом потолкуем.
– А потом – отпустим, что ль?
– Если скажет всё, что его спросят – чего ж не отпустить. Ты, Вась, не дома в родной Нахаловке, привыкай к профессиональному подходу, кончай людей губить ни за что. Профессионалы ведь они как? Заказали тебе человечка – наизнанку вывернись, а замочи. Не заказали тебе человечка – не надо его мочить. Инициатива, брат, в любом деле наказуема.
– Не, ну я это… – сказал Василий. – Как бы не того.
Они неслись по ночной столице почти сорок минут и, наконец, подъехали к неприметному двухэтажному зданию серого кирпича. Абрамыч заглушил мотор, вылез из машины, не спеша огляделся по сторонам и постучал в окно условным стуком. В ту же минуту дверь отворилась, и на пороге показалась жилистая женщина лет пятидесяти. Она придерживала на груди халат и бесстрашно вглядывалась в темноту.
– Это я, Асуньон, – тихо сказал Абрамыч по-испански. – Ты одна?
Женщина кивнула.
– Сходи погуляй пару часов, – сказал Абрамыч и достал из-за пазухи растрепанную пачку купюр. – На вот тебе.
Женщина молча взяла деньги и пошла гулять. Как только она завернула за угол, Абрамыч ещё раз огляделся по сторонам и махнул рукой Василию.
Тот вылез из машины и вытащил за собой на свежий воздух тело кудрявого брюнета. Зацепившись сломанной рукой за дверцу, тело было застонало, но Вася быстро успокоил его, сунув ему увесистым кулаком куда-то под правое ухо. Абрамыч придержал дверь, и Вася втащил бедолагу внутрь.
Абрамыч заложил засов и включил свет. Тусклая лампочка осветила пустую пыльную прихожую.
– Тащить дальше? – спросил Вася.
– Не надо, – сказал Абрамыч и снял, наконец, с себя пиджак. – Чего его дальше тащить. А потом – назад?.. Он нам и здесь всё отличнейшим образом расскажет. Вон, и розетка имеется.
– А зачем розетка? – поинтересовался Василий. – Для магнитофона?
– Для паяльника, – ответил Абрамыч. – Приведи-ка его в чувство.
Василий похлопал кудрявого по физиономии, подул ему в ноздрю, легонько потряс за грудки. Тот застонал и открыл глаза.
– Ты кто, божий человек? – спросил Абрамыч по-испански.
Кудрявый потрясенно молчал.
– Понятно, – сказал Абрамыч. – Muchacho, как говорится, duro [38] . Василий, тащи паяльник.
– Откуда я знаю, где на твоей блат-хате паяльники живут… – сказал Василий.
– Ну да, ну да, – покивал Абрамыч и перешёл на испанский. – Слышишь ты, majadero [39] ! Сейчас будем тебе паяльник вставлять в paso trasero [40] ! Лучше сам колись.
Кудрявый ошалело хлопал глазами.
– Слышь, нерусский, – нежно обратился к нему Вася. – Ты караулками-то не дыбай, не дыбай [41] . Ты ответь людям об чём тебя спрашивают и канай себе на волю. А то, в натуре, неприятно тебе будет.
Кудрявый перевел взгляд на Василия, но рта не раскрыл – видать, впрямь был нерусский и по-нашему не понимал.
– Ладно, – сказал Абрамыч. – Снимай с него штаны, а я пойду паяльник поищу.