Сендзин потянул ее за юбку, грубо разорвал белье. Глаза Жюстины открылись от ужаса, заполняя пространство лица, как река в период дождей выходит из берегов, затопляя окрестные поля. Ее ужас сочился через поры, как пот, и его особый запах заставил затрепетать его ноздри. Член у Сендзина был как каменный, он совсем его не чувствовал. Жесткий и онемевший. Сендзин думал об Аха-сан. Не только о Жюстине. О сестре тоже. Сестра, обладание. Шнурок врезался в шею Жюстины все глубже. Шея покраснела и начала раздуваться. Он еще сильнее затянул петлю, вздутие увеличилось, И Сендзин чуть не завыл от переполнявшего его желания.
Он еще сильнее потянул за шнурок, еще сильнее перекрывая доступ кислороду, и ее голова повернулась к нему. Глаза выпучились в своих орбитах, из уголков рта потекла слюна, бедра колыхались, дразня его пульсирующий член. Сендзин сгорал от желания. Никогда в жизни оно не было таким невыносимым, таким свирепым. Трепеща от нетерпения, он полез на нее, как вдруг совершенно непрошеная мысль остановила его: она же, дура, умрет, так и не сказав... Он вспомнил, что она ему нужна в другом, не в этом — и его горячая сперма, отчаявшись выйти более достойным образом, пролилась без толку.
Сендзин зарычал, как дикий зверь, лицом вперед упав на Жюстину. С рыданием он размотал шнур на ее шее, и перед его помутившимся взором в ее лице проступали черты и Аха-сан, и его сестры: они все слились в его сознании в одно, потому что они были нужны все три.
Затем три образа, задрожав, разлетелись в стороны. Сендзин с нежностью целовал уже почерневшую полосу на шее, лизал ее языком, чувствуя солоноватый вкус кожи.
Он приподнял голову Жюстины и подложил под нее свой локоть, чтобы унять боль.
— Ты мне должна сказать, — хрипло прошептал он. — Я должен знать, что твой муж, ниндзя, сделал с изумрудами, которые он забрал из шкатулки. — Он был уверен, что Жюстина слышит его, и, приложив губы к самому ее уху, заговорил: — Дума, дума! Вот ниндзя стоит в своем спортзале со шкатулкой в руках. Вот он вынул изумруды из нее. Ты видишь, как они мерцают на свету. Говори мне, что он с ними делает. Говори!
Жюстина, слегка приоткрыв глаза, подняла голову, ошалевшую от Тао-Тао:
— Мне кажется... я вижу... что-то...
— Что? Что?? — Но Сендзин понимал, что сейчас он от нее ничего не добьется. Ничего из нее криком не выудишь. Надо терпеливо...
Он глядел в ее бледное, все в капельках пота, лицо. Но скоро. Пусть пока посидит в лунном сиянии. Надо развязать ее. Пока.
* * *
Шизей, одетая в свой новый шикарный костюм от Луи Феро, который подарил ей Дуглас Хау, закрыла дверь дома на Фоксхолл-роуд, где она временно проживала, легко сбежала по ступенькам к черному «Ягуару», который стоял у крыльца в ожидании ее.
Брэндинг сам сидел за рулем. Хотя у него был шофер, большой специалист выбираться из пробок в часы пик, который возил его на Капитолийский холм или даже дальше — в Пентагон, в то время как Брэндинг просматривал свои бумаги, сидя на заднем сиденье, в свободное от работы время он предпочитал водить машину сам, наслаждаясь бархатным рычанием мотора.
— Ты выглядишь просто сногсшибательно! — восхитился он, когда она садилась рядом с ним на кожаное сиденье. — С такой и показаться не стыдно.
— Так какой сюрприз ты приготовил для Хау? — нервно спросила Шизей.
Брэндинг засмеялся, посылая машину вперед. В вашингтонские сумерки.
— Ты наверняка знаешь генерала Дикерсона, любимого пса нашего сенатора в Пентагоне. Ну, тот, который лает таким хриплым басом? В общем, минут двадцать назад, когда Хау облачился в смокинг, чтобы ехать на этот банкет, ему позвонил генерал. Но, знаешь, один из моих секретарей умеет точно имитировать голос Дикерсона. Так что не исключено, что это он позвонил сенатору двадцать минут назад. Но кто бы то ни был, этот парень сообщил Хау, что в Джонсоновском институте произошла серьезная утечка информации. У Хау, естественно, сразу же потекли слюнки от предвкушения жареного. Жадины обычно легко предсказуемы.
Генерал — а может быть, и не генерал — настаивал, что им надо срочно встретиться в дебрях Мэриленда, куда эта информация утекла прямым путем.
Брэндинг опять засмеялся.
— Так что у Хау поездка туда займет примерно часа полтора, а может, и больше, поскольку шофера он отпустил и вести машину придется самому. С час он прождет там, мучительно думая, не перепутал ли он время встречи или не задержали ли генерал по дороге. Ну, а потом девяносто минут на дорогу домой. К тому времени банкет благополучно подойдет к концу.
Было почти восемь вечера, наиболее неприятная часть времени пик позади, уже зажигаются прожектора, освещающие памятники славного прошлого Америки. Самое волшебное время, думал Брэндинг. В Нью-Йорке его встречают на пути в какое-нибудь шоу на Бродвее, в Париже — на пути в «Гранд-Опера», в Токио — в сверкающий огнями ресторан в Роппонги.
Здесь, в Вашингтоне, они направлялись в место, при одной мысли о котором у Брэндинга начинало сильно стучать сердце, — в Белый дом. Интересно, будет ли он когда-нибудь сидеть в Овальном кабинете, принимая поздравления с избранием, на высший пост в стране? Ведь именно с такой мысли началось его продвижение по коридорам власти.
Он знал: если ему удастся провести свой законопроект относительно АСИКСа к следующим выборам, до которых оставалось менее двух лет, — он сможет выставить свою кандидатуру.
— Кок — говорил ему Лес Миллер, председатель Республиканской партии, — давно у нас не было человека с твоим магнетизмом. Твой законопроект — последний штрих, завершающий твой политический портрет. Даже самый консервативный сукин сын должен будет признать, что ты — наша лучшая кандидатура на сей день. Боже, эта партия была основана не для того, чтобы ею руководил больший «демократ», чем даже сами лидеры Демократической партии.
Твоя последняя речь произвела большое впечатление в сенате. Все слушали, разинув рты. Все партийные боссы увидели в ней новую платформу, на которой нам можно сплотиться как партии твердых принципов, с которой шутки плохи. Пора подумать о том, чтобы выставить твою кандидатуру на следующих выборах. В наши дни хорошая организация равносильна наполовину одержанной победе. Чем скорее ты дашь согласие баллотироваться, тем скорее я заведу нашу партийную машину и сам поведу ее тебе на помощь. Я в тебя верю. Кок.
— О Боже, — спохватилась Шизей, — я забыла сумочку. Вечно я ее забываю, наверное потому, что терпеть не могу, когда у меня в руках что-нибудь мешается.
— Нет проблем, — откликнулся Брэндинг, делая разворот. — Если мы опоздаем, твое появление произведет еще больший эффект.
Шизей повернулась и посмотрела не него в упор.
— Я думаю, этого ты меньше всего хочешь.
— Но ты сама взгляни на себя, — сказал он. — В этом, наряде ты очаруешь даже слепого. — Он тряхнул головой, подъезжая к обочине ее дома. — От стратегии нет никакого проку, если ее не менять. Я сменил свою. — Он увидел озадаченное выражение ее лица и крепко поцеловал в губы. — Иди, возьми свою сумочку. А то мы так и будем сидеть тут и не узнаем, чем окончится сегодняшний вечер.