Он больно ударился о камни, ставшие зазубренными и острыми из-за трещин, возникших в недрах гор и расколовших их, точно яичную скорлупу.
Николас попробовал встать на ноги, но толчки были еще такими сильными, что его опять опрокинуло навзничь. От места, где он был ранее, его отбросило, вероятно, метров на десять или пятнадцать, и он поднял голову, отыскивая глазами Акико. Ее не было видно, что было неудивительно в этом хаосе.
Он оказался в самом центре взбесившегося мироздания. Там, где только что стояли деревья, были зияющие провалы, похожие на израненные десны. Эти же деревья пронзали агонизирующую землю, точно стрелы, пущенные гигантским лучником прямо вверх, над своей головой, с их переплетенных корней осыпались огромные комья земли.
Спустя минуту Николас пополз по тропинке, по которой пришел сюда. На это потребовалось время. Ему пришлось несколько раз делать крюк и останавливаться, пока остаточные колебания почвы вибрировали у него под руками и коленями, как сердитые вскрики богов.
Наконец он добрался до разлома — мощной зазубренной прорехи во Вселенной. Вид раскрытого пространства на том месте, где мгновение назад была твердая почва, вызывал чувство благоговейного ужаса. Это привело его в замешательство. Даже его, родившегося здесь и привыкшего к подземным толчкам. Но к ним никогда не привыкнешь и не перестанешь содрогаться перед титаническим проявлением их силы.
В наступившей после грохота землетрясения глубокой тишине ему показалось, что он слышит чей-то голос. Он осторожно подполз к неровному краю разлома.
Она была там, внизу. Ее хрупкое овальное личико бросилось ему в глаза посреди нагромождения обломков камней, расщепленных деревьев и прочего.
— Николас!
Он увидел эти глаза, все еще блестящие. Глаза Юко. Он двинулся к ней и почувствовал, как земля начала осыпаться под ним. Грунт потоком пополз из-под него, и она закричала.
Опустив голову в это абсолютное царство мрака, он осторожно, сантиметр за сантиметром, отползал назад. Глаза искали, где бы зацепиться, чтобы спуститься к ней на помощь. Может быть, по этому дереву, свисавшему как раз над ней? Но ему не было видно, на чем оно держится, и если он допустит ошибку, если оно не выдержит тяжести его тела, то Акико мгновенно погибнет под тяжестью ствола.
— Николас!
Что-то в ее голосе заставило его вновь взглянуть вниз. Да, это она. Просто ее голос изменился по высоте, по тембру.
— Не шевелись! — крикнул он ей. — Я не могу рисковать и спускаться сам. В этой трещине все сыплется. Я поищу стебли и совью веревку, которая выдержит тебя.
— Нет!
Он похолодел от ее полного муки вскрика.
— Не бросай меня, Николас! Не надо больше меня бросать!
Опять начался грохот, на этот раз еще грознее, как будто он исходил из глубины земных недр. “Я не ослышался? — спрашивал себя Николас. — Она сказала: “Не надо больше?”
— Я сейчас спущусь за тобой! — крикнул он.
— Нет! Нет! О Амида! — Он увидел ее лицо, обозначившееся в свете звезд, который стал, казалось, ярче после землетрясения, как будто Вселенная очнулась от тяжелого сна. — Тебя убьет!
Внизу снова все ожило. Он уже был на полпути к Акико, его голые ступни искали точку опоры.
Он увидел, как Акико тянется к нижним концам корней дерева, огромному сплетению корней, похожему на гордиев узел. Но у нее не было волшебного меча, и разрубить его она не могла.
Грохот достиг крещендо, и Николас услышал ужасный скрежет разрывающегося на части мира. Глубоко внизу перемещались тектонические плиты, при их столкновении силы сжатия искали выход вверху, на поверхности земли. Стены разлома дрожали, щель продолжала расширяться. Казалось, даже небеса стонали от боли и мигал звездный свет, пока земля тяжко дышала в агонии.
Николас не слышал ничего, кроме дикого шума, заполнившего его уши. Ему казалось, что не выдержат вибрации и порвутся барабанные перепонки. Вот он увидел, как поползли вниз деревья. Он раскрыл рот, чтобы закричать, но тут ему пришлось, забыв обо всем, рвануться вверх из этой смертельной ловушки, пока его не сбросило в пропасть.
Когда он вновь обрел способность видеть, перед ним предстал совершенно другой мир. Не было ни нависшего дерева, ни расщелин в скале, ни выступов, ни ямок — ничего из того, что он зафиксировал в своем сознании, готовясь спуститься на помощь Акико.
Все, что он ранее видел, исчезло. И вместе с этим исчезла Акико.
* * *
Первым знакомым человеком, встретившимся Николасу после выписки из госпиталя “Тораномон” в Токио, оказалась Таня Владимова. Его не особенно удивила эта встреча: позвонить Минку он так и не удосужился.
Она выходила из лифта в отеле “Окура”, перед которым стоял Николас.
— Что это с вами случилось? — спросила она, протиснувшись к нему сквозь толпу.
Подошел лифт Николаса, и она вошла в кабину вслед за ним.
— Вы выглядите так, как будто вас засунули в мясорубку и забыли ее выключить.
— Вы приехали посмотреть на землетрясение? — Это было лучшее, что он мог сказать в этот момент, и вопрос был вовсе не таким бессмысленным, как казался внешне.
— О да! — кивнула она. — Должна признать, что это очень страшно. Правда, японцы воспринимают это с большим хладнокровием. — Она болтала с показной легкостью. Николас терялся в догадках: что у нее на уме? — А вы были тут?
— Нет, — сказал он, — самый пик его я пропустил. Она терпеливо дождалась, когда он откроет дверь в свой номер.
— Однажды во время небольшого землетрясения я была в Лос-Анджелесе, — доверительно сказала она. — Все было так же, хотя мне говорили, что здешнее было много хуже. И никто не обратил на него ни малейшего внимания. Как будто вообще ничего не было.
— Японцы смотрят на это несколько иначе, — сказал Николас, направляясь в ванную комнату и включая краны. Ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум льющейся воды. — Они воспринимают землетрясения как часть живой природы. Для калифорнийцев же это как смерть: они предпочитают не думать об этом.
Спустя пятнадцать минут, приняв вначале горячий душ, а затем — ледяной, он появился, обернутый полотенцем. Николас снял пластиковый чехол, который закрывал гипсовые повязки на пальцах, чтобы они не намокли.
— Я действительно рад, что вы здесь.
— Отлично! — Она глядела на его руку. — Вообще-то я прибыла по поручению Минка. Сейчас центр тяжести переместился с момента вашей с ним встречи на прошлой неделе. С Проторова на “Тэндзи”.
Наверное, его сковывала усталость или, может, Акико все еще была у него в голове. Как она смогла полностью превратиться в Юко или в некое подобие Юко, которую он все еще держит в памяти, как святыню и символ чистоты? Возможно, это только игра воображения, но он определенно чувствовал, что “ками” его первой возлюбленной каким-то чудом сохраняет ее живой образ, наполняя его сердце любовью и страстью там, где раньше жила только ненависть и жажда мести. В конечном счете все это, вероятно, глупо с его стороны, но он так не думал. Он слишком хорошо знал, как тесно переплетаются жизнь и смерть.