Фра Сенто нахмурил брови.
— Почему же вы раньше не сообщили нам об этом недостойном указе?
— Это ничего не дало бы, — ответствовал фра Просперо, — разве что посеяло среди нас зерна паники…
Фра Сенто встал и напряженно подался вперед, опершись о стол стиснутыми кулаками.
— Мы могли бы открыть для мира завет, — горячо произнес он, — и доказать неправоту одержимого властью Папы!
При упоминании завета в трапезной наступила гнетущая тишина. Сгущавшиеся тени потихоньку заполняли помещение, проникая через выходящие на запад окна. Над горизонтом медленно угасало закатное пламя.
Мгновенно оценив ситуацию, фра Леони шагнул ближе к собравшимся и, не дав высказанной фра Сенто мысли овладеть умами священников, заговорил:
— Разве мы не закрыли раз и навсегда этот вопрос? Могущество и влиятельность церкви таковы, что нам скорее всего просто не поверят, не говоря уж о том, чтобы принять всерьез. Да и кто, кроме служителей церкви, духовенства и горстки ученых, сумеет хотя бы прочитать рукопись? Истинно верующие примутся поносить нас, объявят изгоями и закидают камнями, словно мы и в самом деле еретики. Завет попадет в руки наших врагов из числа церковников, а они предпочтут уничтожить его, нежели признать истину… И еще раз повторю, — не должно направлять наши желания и действия на разрушение того, чему мы всецело посвятили помыслы, душу и тело!
Фра Сенто, хмурясь, сложил руки на груди. Он понимал, что фра Леони прав, но растущий в груди страх мешал рассуждать трезво.
Великий магистр подал голос:
— Верно сказано, фра Леони. Благодарю. Однако враг уже близко, и сейчас нужно позаботиться о насущных делах. Необходимо организовать оборону. Мы готовились к этому с первого дня в Сумеле, так неужто не сможем принять неизбежное достойнейшим образом? — Его пронизывающий взгляд устремился на фра Сенто. — Может быть, у кого-то найдутся доводы для возражения?
Фра Сенто опустил глаза. Очень медленно его руки разжались, фра Леони, бросив еще один незаметный взгляд на великого магистра, с должной почтительностью занял свое место за столом.
— Все мы подозревали, что Папа ищет способ одержать над нами верх, — произнес фра Кент. Это был очень высокий, выше всех прочих братьев, полнолицый священник. Он обладал острым умом и был известен своей отзывчивостью, всегда охотно приходя на помощь нуждавшимся в этом товарищам. — Настал час величайшего испытания, и сейчас нам как никогда необходимо умение действовать сообща, — словно у нас на всех одна душа и одно могучее сердце.
Великий магистр едва заметно кивнул, обводя суровым взглядом собравшихся в трапезной.
— Я полагаюсь на всех и на каждого из вас. Выполняйте свой долг. Защищайте орден.
Все поспешили выразить согласие. Голоса фра Сенто, фра Кента и прочих слились в единый хор. Великий магистр распростер руки и обратился к ним теперь уже с формальной речью:
— Да обретут мужество наши сердца и наполнит наши души огонь веры. Святой Франциск заповедал нам вовеки быть его голосом на земле, нести волю его грядущим поколениям, и ныне мы должны собрать все свои силы. Над нами клубятся грозовые тучи войны, враг у наших ворот, но мы сумеем дать достойный отпор. Мы взойдем на стены на юге и на востоке, перекроем лестницы и внутренние дворы. Мы обрушимся на врагов карающим мечом за их дерзостное вторжение в Сумелу, ставшую для нас домом. Настал тяжкий день, кровавый день, день скорби и страдания! Сегодня прольется кровь и свершится не одно убийство. И небеса, и геенна до конца этого дня получат свою дань!
Над трапезной пронесся гул многочисленных голосов, после чего она быстро опустела, фра Просперо не преувеличивал — все без исключения монахи ордена прошли превосходную боевую выучку и были в отличной форме. Когда в помещении не осталось никого, кроме них с фра Леони, великий магистр произнес с болью в голосе, ранее безупречно скрываемой:
— Они знают.
— Боюсь, что так, — кивнул фра Леони. — Рыцари святого Клемента сумели проникнуть в орден.
Весь облик великого магистра выражал страдание.
— Не просто в орден… Во внутренний круг, в Высший Совет, в который входим и мы с тобой.
Ниша с очагом, такая огромная, что даже фра Кент мог бы шагнуть внутрь, не склоняя головы, угрюмо и безжизненно темнела в конце трапезной. Каменный пол холодил ноги священников через тонкие подошвы сандалий. Они молча смотрели на пустой обеденный стол, словно на сраженного внезапной болезнью товарища, которого, скорее всего, больше уже никогда не увидят, фра Просперо поднялся на ноги, но, подавленный нахлынувшими чувствами, вынужден был опереться о стол, чтобы сохранить равновесие. Он подошел к фра Леони, и вместе они покинули трапезную. Массивная дверь закрылась за их спинами.
Территорию Сумельского монастыря можно было условно разделить на три яруса. Нижний уровень охватывал пространство вокруг центрального внутреннего двора. Здесь находился огромный закрытый водоем, куда выходили трубы акведука. Средняя часть, западное крыло которой занимал орден, включала кухню, библиотеку, приделы и помещения для гостей. Над всеми этими многочисленными постройками возвышался пещерный Храм, где хранилась священная икона Богоматери Черной Горы.
Двое монахов спустились вниз по коридору, затем поднялись по крутым каменным ступеням и через узкую деревянную дверь, до этого момента закрытую на большой железный засов, вышли на монастырскую стену. Они вдохнули свежий горный воздух, уже по-вечернему прохладный и едва уловимо пахнущий металлом. Битва приближалась. Вскоре священники были у цели. Здесь, в самом сердце неприступного горного оплота Сумелы, скрывался среди зарослей вечнозеленого кустарника вход в ущелье. На горизонте, слишком далеко для человеческого взгляда, лежал Трапезунд, — город, неодолимо притягивающий несметные богатства Греции, Генуи, Флоренции, Венеции, перекресток дорог между Востоком и Западом; туда приходили караваны из отдаленных уголков Армении и Тебриза, и оттуда отправлялись по морю в торговые дома Европы привезенные ими необыкновенные товары… Ущелье пока пустовало, но это был всего лишь вопрос времени. Скоро его заполонят рыцари Священной крови святого Клемента.
— И здесь нам не укрыться от них, — сказал фра Леони. — Вот она, человеческая жадность, фра Просперо! Мы владеем слишком многими ценными тайнами. Люди корыстны, их легко подкупить, и потому они достойны презрения. Слишком легко они поддаются греху.
— Святой Франциск учил нас другому.
— Он жил в другое время, — с горечью произнес фра Леони. — Или же был слепым.
— Я не потерплю подобного богохульства! — резко оборвал его великий магистр.
— Если правда звучит как богохульство, что поделаешь. — фра Леони ответил на взгляд взглядом. — Папа полагает, что мы исповедуем ересь. Так как же понять, где истина? Остается лишь верить собственным чувствам. Религия, как и философия, живет и развивается. Если не позволять ей меняться со временем, она закоснеет и неминуемо превратится в нечто бессмысленное.