– Я хотел извиниться перед вами.
– Ничего, – отмахнулся Дронго, – я привык к этому. Все как обычно.
– Честно говоря, я думал, что меня трудно удивить. Но вы меня удивили. Вернее, даже не вы, а ваш нестандартный образ мышления. Я даже не мог предположить, что подобное возможно. Этот Шварцман не ястреб, а настоящая змея. Хитрая, скользкая и очень коварная.
– Он профессиональный убийца, – уточнил Дронго, – а я профессиональный аналитик. Значит, он обязан придумывать различные способы убийства, а я обязан их предугадывать. По-моему, все правильно. Вы ведь тоже прекрасно знаете свое дело… – он специально выдержал паузу и закончил: —…менеджера композиторов. Вернее, знаете, как из них делать гениев.
Якобсон оценил паузу. Он улыбнулся.
– Вам не нравится музыка Джорджа Осинского? – Он, не мигая, смотрел на Дронго.
Тот выдержал этот взгляд.
– Не нравится, – сказал он, – если честно, то я совсем не большой поклонник его несколько экстравагантной музыки.
Якобсон ничего не ответил. Просто молча поднял свой стакан и, не сводя немигающих глаз со своего собеседника, выпил весь сок. Затем сказал:
– От вас и не требовалось любить музыку нашего маэстро. Вы должны только обеспечивать его безопасность.
– Безопасность Рэнди, – терпеливо напомнил Дронго, – вы забыли.
– Я не забыл. Рэнди сейчас исполняет роль Осинского. Значит, для всех он и есть настоящий Джордж Осинский. И мы не можем допустить, чтобы его убили на глазах у всех. Иначе как мы объясним журналистам, зачем решили подменить настоящего Осинского его двойником?
Дронго молчал. Он просто старался выдержать пристальный взгляд Песаха Якобсона.
– Он не успокоится, – убежденно сказал Дронго, – он как нацеленная стрела – остановиться не может. Либо попасть в цель, либо разбиться, иного пути он не признает.
– Вы меня не успокоили, – раздраженно заметил Якобсон, подзывая официанта. – Дайте нам два виски, – попросил он.
Дронго удивленно посмотрел на менеджера. Кажется, он действительно сегодня несколько выбит из колеи. Официант быстро принес требуемое, поставив пузатые стаканы, и так же быстро отошел. Якобсон поднял свой стакан и залпом выпил содержимое. Льдинки ударились о стенки стакана, легко зазвенев. Чуть отдышавшись, Якобсон заговорил:
– Дело в том, что нас действительно очень волнует этот случай. Прежде всего мы хотим понять, почему Ястреб получил такое задание? Почему он должен убить Осинского? Кому и почему мешает композитор, никого в жизни не обидевший?
– А вы действительно этого не знаете? – спросил Дронго, не притрагиваясь к стакану с виски.
Якобсон нахмурился.
– Что вы хотите сказать?
– Я просто спросил.
– Вы уже догадались, – понял Якобсон, – этого следовало ожидать. Такого аналитика, как вы, нельзя иметь рядом с собой. Это довольно опасно.
– Я понял все уже в Париже. Последние события только подтвердили мою правоту. Насколько я знаю, после первичных выборов в Южной Каролине сенатор Доул впервые вышел в лидеры. Через два дня пройдут решающие «праймериз» в Огайо, Иллинойсе, Мичигане. Думаю, тогда станет ясно, что сенатор Доул побеждает соперников и будет выдвинут на республиканском съезде кандидатом в президенты США, – произнес Дронго.
Якобсон даже оглянулся.
– Не нужно так громко говорить, – попросил он.
– Мы можем подняться в ваш номер, – предложил Дронго. – У вас нет скэллера?
– У меня он в кармане, – кивнул Якобсон, – просто я боюсь, что нас могут услышать.
– Значит, я прав. Сенатор Боб Доул. Будущий кандидат в президенты США. Главная цель вашего Фонда. У вас работают просто потрясающие аналитики.
– Идемте, – поднялся Якобсон, – поговорим лучше в галерее. Я думаю, там будет удобнее.
Дронго, так и не притронувшийся к своему виски, вышел первым. Якобсон подписал счет за выпитое в баре и вышел следом. В арт-галерее он догнал Дронго.
– Вы действительно давно догадались обо всем? Или только сейчас?
– В Париже. Когда вы предложили мне уехать после первичных выборов в Нью-Гэмпшире, где сенатор Доул неожиданно проиграл выборы своему основному сопернику Пэту Бьюкенену. Тогда вы решили, что ваша игра провалилась, и даже посоветовали мне уехать. Но на следующий день, когда все встало на свои места и пришли известия о последующих победах Доула, вы изменили свое мнение. А заодно изменился и тон статей, рассказывающих о триумфе оперы Джорджа Осинского.
– Я должен был предусмотреть все, – сказал, заметно волнуясь, Якобсон. – Кажется, вы узнали слишком много.
– Ровно столько, чтобы оценить всю гигантскую аналитическую деятельность вашего Фонда. Я не знаю, на кого вы работаете, мистер Якобсон, но должен признать, что работаете здорово. Еще пять лет назад в Лос-Анджелесе прозябал в неизвестности композитор Джордж Осинский, влачивший нищенское существование и пытавшийся пробиться в Голливуд. Не удивляйтесь, я неплохо поработал с компьютером и знаю всю биографию Осинского.
Именно пять лет назад появились вы, мистер Якобсон. Как ангел-хранитель, протянувший руку помощи Осинскому. Именно с того дня, как вы стали менеджером композитора, начались его грандиозные успехи и всемирная популярность. Я пытался понять, чем вызван подобный альтруизм. Неужели ваш Фонд всерьез заинтересовался новаторской музыкой Осинского? Или эстетикой его произведений? Но, немного узнав вас, я понял, что ошибаюсь. Вы слишком рациональны, чтобы быть эстетом. И слишком большой прагматик, чтобы стать альтруистом. Значит, дело в другом.
Якобсон слушал молча, не перебивая.
– Тогда, в Париже, я провел параллельное исследование жизни Кэтрин Муленже. – При упоминании этого имени Якобсон заметно вздрогнул, но снова не произнес ни слова. – У нее удивительная судьба, напоминающая судьбу нашего маэстро. Пик ее популярности каждый раз приходился на начало президентских выборов во Франции, когда у ее близкого друга Жака Ширака появлялись хоть какие-то шансы пройти во второй тур и выиграть президентскую гонку. Сегодня мадам Муленже самый популярный прозаик Франции, а ее близкий друг – президент Франции.
– Ну и что? – не выдержал Якобсон. – Что в этом удивительного?
– Ничего. Просто я провел некоторые параллели. Пять лет назад стало ясно, что Джордж Буш, выигравший войну в Персидском заливе, просто обречен остаться президентом на второй срок. Так полагали многие. Но не ваш Фонд. Очевидно, вы сумели просчитать гораздо лучше многих американских аналитиков и смогли разглядеть будущее недовольство народа, которое обязательно должно было сказаться на выборах.
– Это невозможно просчитать, – нервно дернулся Якобсон, – это все из области предположений.