Соленый морской ветер ворошил длинную седую бороду и пейсы, трепал черное шерстяное пальто и брюки. Крепко нахлобучив на голову черную шляпу с круглыми полями, хасид не отрывал взгляд от оловянно-серого неба и серо-зеленого моря. Зрелище было не слишком воодушевляющим, но хасид, судя по всему, находил в нем странное утешение.
Джэнсону было прекрасно известно, что подобная фигура становится невидимой как раз благодаря тому, что бросается в глаза. Щеки щипало от резинового клея, в шерстяном пальто было невыносимо жарко, поэтому ему не составляло труда разыгрывать то легкое беспокойство, которого требовала его роль. Он подставил себя ветру, чтобы хоть как-то бороться с потом. Ни у кого не могло возникнуть никаких причин сомневаться в том, что он действительно тот, кем являлся по паспорту. Время от времени Джэнсон с любовью смотрел на маленькую, закатанную в пластик фотографию покойного раввина Шнеерсона, почитавшегося многими хасидами новым мессией, или mosiach. Такие мелочи очень важны, когда вживаешься в образ.
Услышав приближающиеся шаги, Джэнсон медленно обернулся, и у него внутри все оборвалось. Он увидел перед собой шляпу с круглыми полями и строгий черный наряд. Это был хасид — на этот раз настоящий.«Твой собрат, — поспешно сказал себе Джэнсон. — Ты тот, за кого себя выдаешь». Это был один из главных законов шпионского ремесла. Правда, другой требовал не доходить в этом до идиотизма.
Настоящий хасид, ростом ниже Джэнсона, лет сорока с небольшим, приветливо улыбнулся.
— Voos hurst zich? [34] — кивнув, спросил он.
У него были рыжеватые волосы, а за пластмассовыми очками скрывались водянисто-голубые глаза. Под мышкой хасид держал кожаный портфель.
Крепче прижав к груди чемоданчик, Джэнсон осторожно склонил голову, изображая дружелюбную улыбку, существенно осложненную недостаточной пластичностью нанесенного на лицо грима. Как ему быть? Есть люди, обладающие даром говорить на незнакомых языках, порой даже непостижимо бегло; одним из таких был Алан Демарест. Однако Джэнсон, прилично владевший немецким и французским с университетских дней и немного знавший чешский — заслуга его матери-чешки, — не относился к их числу. Он принялся лихорадочно копаться в памяти, пытаясь наскрести хоть немного идиша. Такой вариант он должен был предусмотреть. Вместо того чтобы сказать в ответ глуповатое «шалом», безопаснее будет сразу же пресечь в корне все попытки завязать разговор. Позволив себе на мгновение предаться безумной фантазии выбросить назойливого хасида за борт, Джэнсон потрогал горло и покачал головой.
— Ларингит, — прохрипел он, изображая акцент Ист-Энда.
— Ir filt zich besser? [35] — сочувственно спросил хасид. Одинокая душа на борту огромного парома, он попытался сблизиться с тем, в ком увидел собрата.
Джэнсон буквально взорвался кашлем.
— Извините, — прошептал он. — Оченьзаразно.
Хасид испуганно попятился. Еще раз поклонившись, он сложил руки.
— Sholom aleichem. Мир и благословение вам. Покачав на прощание рукой, он удалился, вежливо, но быстро.
Джэнсон снова подставил лицо холодному ветру. «Нам известно больше, чем мы знаем», — не переставал повторять Демарест. Джэнсон считал, что в данном случае это особенно верно, — он сможет двигаться вперед, лишь если расставит в правильном порядке все то, что ему известно на настоящий момент.
Он знает, что секретное государственное ведомство Соединенных Штатов ищет его смерти. Знает, что на его банковский счет посредством изощренных электронных махинаций переведена головокружительная сумма. Причем сделано это так, чтобы создалась видимость, будто он подрядился за деньги убить Петера Новака.
Может ли он как-нибудь воспользоваться этими деньгами? Внутренний голос предостерег его: нет, только не сейчас. Надо подождать до тех пор, пока не станет известен источник их происхождения. Может так статься, что эти деньги окажутся решающим доказательством его невиновности. И — Джэнсона грыз червь сомнения — возможно, с помощью высоких технологий расставлена какая-то ловушка, и попытка снять деньги со счета тотчас же выдаст врагам его местонахождение. Что возвращало его к главному вопросу: кто же его враги?
На чьей ты стороне, Марта Ланг?Перед тем как подняться на борт парома, Джэнсон еще раз попытался с ней связаться, и опять безуспешно. Входила ли она в этот зловещий заговор? Или же Марта Ланг похищена, может быть, даже убита — пала жертвой интриги, стоившей жизни Петеру Новаку? Джэнсон позвонил своему старому другу, живущему на Манхэттене, — ветерану разведслужб, давно ушедшему на пенсию, — и попросил его постоянно пытаться связаться с Мартой Ланг в нью-йоркском отделении Фонда Свободы, где вроде бы должна была быть ее постоянная резиденция. Пока что не было никаких признаков того, что она возвратилась в здание на Сороковой улице. Марта Ланг находится где-то в другом месте — но где именно?
И еще Джэнсон, как и Энгус Филдинг, находил очень странным, что до сих пор не появилось никаких сообщений о смерти Петера Новака. Широкая публика продолжала оставаться в полном неведении относительно как его похищения, так и последующей гибели. Возможно ли, что руководство Фонда Свободы считает несвоевременным сообщать миру о случившейся трагедии? Однако как долго они смогут скрывать гибель президента фонда? Джэнсону были знакомы слухи о том, что смерть Дэн Сяопина держалась в тайне больше восьми дней, пока определялся вопрос о его преемнике: режим решил, что не может допустить даже незначительного промежутка неопределенности в обществе. Быть может, то же самое сейчас происходит в Фонде Свободы? Огромное состояние Новака, по крайней мере большая его часть, было связано с Фондом Свободы. Поэтому не вызывало сомнений, что его гибель не может не сказаться на финансах фонда. В то же время, по словам Григория Бермана, перевод денег был осуществлен из Амстердама, непосредственно со счета Фонда Свободы, принадлежащего Петеру Новаку. Кто из высшего руководства фонда мог подстроить такое?
Новак был человеком могущественным, и его враги должны также быть могущественными. И Джэнсон должен признать тот факт, что враги Новака являются и его врагами. И самая дьявольская часть этого дьявольского уравнения — это может быть кто угодно. Филдинг до разговора с неизвестным гостем резко высказался о противниках Новака. «Олигархи» коррумпированных плутократических режимов, в первую очередь Восточной Европы, могли найти общие интересы с кликой американских «ястребов», недовольных растущим влиянием Новака в мире. «Задайте самим себе вопрос, почему во всем мире ненавидят американцев», — слова Никоса Андроса. Ответ на этот вопрос был очень сложным; необходимо было учитывать недовольство и зависть всех, что считал себя обиженным господством Соединенных Штатов. Однако Америка — не беззубый грудной ребенок; для поддержания своей глобальной политики она может пойти на жесткие и решительные шаги. Члены ее внешнеполитического ведомства могли найти угрозу в действиях великого гуманиста — просто потому, что его действия им абсолютно неподконтрольны. Филдинг: «Всем было известно, что Новак отверг предложения Америки, что он выводил из себя ваше внешнеполитическое ведомство своей независимой политикой. Его единственной путеводной звездой была его совесть». Кто может предсказать ярость вашингтонских стратегов — близоруких упрямцев, ослепленных жаждой повелевать миром, которую они ошибочно толкуют как патриотизм? Это не лучшее лицо Америки, не самые ангельские создания, населяющие ее. Но наивно притворяться, что государственная власть неспособна на подобные действия. Джэнсон не забыл, что лейтенант-коммандер Алан Демарест считал себя истинным американцем. Он давно пришел к выводу, что это самый пагубный плод воображения, порожденный самообманом. Но что, если подобные демаресты правы? Что, если они действительно представляют собой — не Америку, нет,— а квинтэссенциюАмерики, ту Америку, с которой сталкиваются нищие жители стран, раздираемых гражданской войной? Джэнсон закрыл глаза, но ему не удалось прогнать живые, пронзительные образы, терзающие его вот уже столько лет.