— Опа, ну ты замахнулся. Кстати, ты знаешь, что его отец был чемпионом островов по борьбе? Конечно, сейчас он слегка постарел…
— С дороги, черт тебя подери, — Джейсон направился к двери. — Тебе тоже не восемнадцать! — добавил он, быстро обернувшись перед тем, как выйти.
— А я и не говорю, что мне восемнадцать. Что с тобой?
— Может быть, дело в той отмели, которую вы не заметили, мистер Секьюрити .
Борн хлопнул дверью и выбежал в коридор.
— Какие мы обидчивые. — Сен-Жак медленно покачал головой и разжал свой тридцатичетырехлетний кулак.
Прошло почти два часа, а Измаила нигде нет! Как зачарованный, Борн вышагивал по всей территории «Транквилити Инн», внимательно глядя по сторонам через свою «зеркалку», и видел все, но только не молодого Измаила. Уже два раза он подходил по лесной тропинке к одинокому прямоугольному строению из бревен, соломенной крыши и цветных витражей, которое представляло собой церковь этого курорта, убежище для медитации, выстроенное больше для красоты, чем для настоящих служб. Как заметил молодой черный слуга, церковь редко посещали, но она упоминалась в путеводителях для отдыхающих.
Карибское солнце становилось все более оранжевым, медленно клонясь к горизонту. Уже скоро по острову Монтсеррат и ближайшим островам поползут вечерние тени. А потом и совсем стемнеет, а Шакал любит темноту. Но и Хамелеона она тоже устраивала.
— Кладовка, что-нибудь заметили? — Борн взялся за рацию.
— Rien, monsieur. [35]
— Джонни?
— Я на крыше, шесть наблюдателей на своих местах. Пока тихо.
— Что там с ужином, с сегодняшней вечеринкой?
— Наш метеоролог десять минут назад прибыл из Плимута на лодке… Он боится летать. А Ангус приколол к доске объявлений чек на десять тысяч долларов на предъявителя, осталось только поставить подпись. Скотти был прав, придут все семь пар. Мы общество равнодушия, все забываем сразу после минуты молчания.
— Ну, братец, ты мне еще будешь рассказывать… Конец связи. Я возвращаюсь к церкви.
— Рад слышать, что хоть кто-то в нее ходит. Этот проклятый туристический агент из Нью-Йорка сказал, что часовня станет очень милым дополнением всего комплекса. Больше я его не видел. Держись на связи, Дэвид.
— Так и сделаю, — отозвался Джейсон Борн.
На аллее, ведущей к церкви, становилось темно. Высокие пальмы и густой подлесок помогали, задерживая лучи садящегося солнца. Джейсон уже собрался развернуться и направиться к магазину спорттоваров и маяку, как вдруг, словно фотоэлектрический мираж, ожили синие и красные лампы, посылая с земли круги света на листья пальм. На мгновение Борн почувствовал, что резко, даже слишком резко вошел в коридор сочных красок, вырезанный из тропической растительности. Он не давал ориентироваться и просто мешал. Борн почувствовал себя освещенной движущейся мишенью в красочном тире.
Он быстро укрылся в тени кустарника за границей огней; в его голые ноги впивались колючки диких растений. Когда он углубился в листву и в потемках продолжал двигаться в сторону церквушки, ему мешали влажные ветви и лианы, цеплявшиеся за руки и ноги. Это инстинкт. Держись в тени, подальше от ярких помпезных огней, больше принадлежащих островному carnivale .
Какой-то резкий звук! Он выпадал из строя естественных звуков прибрежного леса. Потом послышался стон, превратившийся в спазм — и неожиданно прекратился, оборвался… или его заглушили? Джейсон двигался вперед и шаг за шагом продирался через тормозившую движение непролазную стену растений, пока не увидел солидную деревянную дверь часовни. Она была приоткрыта, и сквозь лучи синих и красных фонарей на дорожку проникал мягкий мерцающий отсвет электрических свечей.
Думай. Напряги память. Вспоминай! Он был в часовне всего один раз, тогда в шутку отчитывал шурина за то, что тот потратил большие деньги на бессмысленный придаток к «Транквилити Инн».
– По крайней мере, церковь очень изящна , — заметил Сен-Жак.
– Ничего подобного, брат , — ответила Мари. — Она совсем не вписывается в окружающую обстановку. И не похожа на последнее пристанище.
— А если кто-нибудь получит плохие известия. Ну, знаешь, совсем плохие…
— Организуй ему выпивку , — сказал Дэвид Вебб.
– Да вы войдите внутрь. У меня здесь на витражах символы пяти разных религий, включая синто.
— Главное, не показывай сестре счета , — прошептал Вебб.
А что внутри? Там была дверь? Второй выход?.. Нет, не было. Только пять или шесть рядов церковных скамеек, да какие-то перила перед приподнятым аналоем, а над всем этим примитивное окно с цветными стеклами, сработанное местным умельцем.
А что сейчас? Кто-то внутри. Измаил? Загрустивший постоялец Транквилити? Запоздавший молодожен, проводящий на острове медовый месяц? Он снова достал маленькую рацию из нагрудного кармана. Приблизил ее к губам и позвал:
— Джонни?
— Да, я на крыше.
— Я у церкви. Вхожу внутрь
— Измаил там?
— Не знаю. Но кто-то тут есть.
— В чем дело, Дэйв? Почему ты так тихо…
— Все в порядке, — перебил Борн. — Я просто проверю… Что находится за часовней? К востоку?
— Лес.
— Тропинки есть?
— Несколько лет назад была одна; сейчас заросла. Строители ходили по ней за водой… Я пошлю пару охранников…
– Нет! Если что-то понадобится, я тебя вызову. Конец связи. — Джейсон убрал рацию, и продолжил красться, не спуская глаз с двери.
Тишина. Изнутри не доносилось ни звука, ни движения, ничего, кроме мерцания «свечей». Борн подобрался к краю тропинки, снял фотоаппарат и соломенную шляпу и открыл футляр с пиропатронами. Он вынул один и засунул за пояс, вытащив пистолет. Залез в левый карман рубашки за зажигалкой, взял ее, поднялся и тихо и стремительно прошел к углу маленького здания — этой нелепой церквушке в тропическом лесу над пляжем. Он привык использовать сигнальные патроны еще задолго до событий в Манассасе, штат Виргиния, подумал Борн, медленно подбираясь из-за угла ко входу в церковь. Все началось еще в Париже — тринадцать лет назад, Париж, кладбище Рамбулье. И Карлос… он добрался до дверного проема приоткрытой двери, медленно и осторожно приблизил к стояку лицо и заглянул внутрь.
Джейсон ахнул, дыхание перехватило, его охватил ужас и ярость, он не хотел верить своим глазам. На возвышении перед рядами отполированных скамеек лежал юный Измаил, его тело было перекинуто через аналой, руки безжизненно повисли, темнокожее лицо было все в кровоподтеках и ссадинах, изо рта на пол сочилась кровь. Джейсона оглушило чувство вины; оно было неожиданным, всеохватывающим и уничтожающим, в ушах стоял голос старика француза: «… могут погибнуть другие, совершенно невинные люди…»