— Время пришло, Тереза, — прошептал он. — Скоро полночь.
Только теперь она обернулась к отцу.
— Значит, вы сделаете это в полночь. Я надеялась, что ты придешь в себя. И скажешь, что отказываешься помогать этим бессовестным типам.
— Как ты не видишь, — вскинулся Шамбор, — что мы хотим спасти страну?! Мы подарим Европе новую зарю. Американцы душат нас своей вульгарной, убогой культурой. Их влияние замарало наш язык, наши идеалы, наше общество. Возглавляемый ими мир лишен будущего и едва наделен справедливостью. Для них существует только две ценности: сколько может потребить человек за максимальную цену и сколько он может произвести за минимальную плату?!
Шамбор с омерзением скривился.
Тереза рассматривала его, будто старик-ученый был мерзким насекомым на предметном стекле собственного микроскопа.
— При всех их недостатках, они не совершают массовых убийств.
— Совершают! К чему привела их политика в Африке, Азии, Латинской Америке?
Она примолкла, раздумывая, потом горько хохотнула и покачала головой:
— Тебя же это нисколько не волнует. Ты действуешь не из любви к человечеству. Тебе нужна всего лишь власть. Точно как твоим генералу Лапорту и капитану Боннару.
— Я хочу, чтобы Франция восстала. Европа имеет право определять собственную судьбу!
Он отвернулся, чтобы Тереза не увидела муку на его лице. Родная дочь... как же она не понимает?!Тереза молчала.
— Я тоже мечтаю об объединенном мире, — проговорила она наконец, взяв отца за руку. Голос ее помягчел. — Но таком, где люди — просто люди и никто не властвует над другими. Франция? Европа? Соединенные Штаты? — Она печально покачала головой. — Все это анахронизмы. Я мечтаю о едином мире. Таком, где никто не станет ненавидеть или убивать другого во имя бога, державы, культуры, расы, сексуальной ориентации или чего угодно. Надо радоваться нашим различиям. В них — наша сила, а не слабость.
— Ты думаешь, что американцы мечтают о подобном мире, Тереза?
— А вы с твоим генералом?
— Франция и Европа дадут твоему миру больше шансов родиться, чем американцы.
— Помнишь, как после Второй мировой американцы помогали нам отстраиваться? Они помогали нам всем — и немцам, и японцам тоже. Всем, по всему свету.
Этого Шамбор уже не мог вынести. Она закрывала глаза на истину.
— И взяли за это свою цену! — отрезал он. — Мы заплатили своей индивидуальностью, своей человечностью. Разумом и душой.
— Судя по твоим словам, вы сегодня взыщете плату миллионами жизней.
— Ты преувеличиваешь, дитя мое. Мы всего лишь предупредим мир, что Америка не способна более защитить себя. Но жертв будет относительно немного. Я настоял на этом. И мы давно уже воюем с американцами. Бой не стихает ни на день, ни на час. Иначе они сомнут нас. Мы — не такие, как янки. Мы вернем былое величие.
Тереза выронила его руку и снова уставилась в окно. Когда она заговорила вновь, голос ее был печален и звонок.
— Я сделаю все, чтобы спасти тебя, папа. Но я должна тебя остановить.
Мгновение Шамбор еще стоял рядом в оцепенении, но Тереза больше не обернулась. Потом он вышел из комнаты и крепко запер дверь.
Следующий раз они остановились на маленькой заправочной станции близ деревни Бумеле-сюр-Сен. В ответ на расспросы Джона служащий покивал:
— Oui, bien,граф в Шато-ля-Руж. Я в его лимузин сегодня заливал полный бак. Все у нас рады. Не так часто мы видим нашего великого земляка с тех пор, как он командует НАТО. Кто бы лучше его справился, а?
Джон невыразительно улыбнулся, отметив про себя, что местный патриотизм повысил Лапорта на одну ступень в командной иерархии НАТО.
— Он один? — поинтересовался агент.
— Увы. — Служащий снял кепку и перекрестился. — Графиня уже много лет как преставилась. — Он оглянулся, хотя, кроме него и путешественников, на заправке не было ни души. — Оно конечно, бывалав замке одна юная особа, но ее уже больше года как не видывали. Иные говорят, и к лучшему. Граф, дескать, пример подавать должен. А я что скажу — графья наши веками чужих жен в замок таскали, нет? А про крестьянок что говорить? У великого Вильгельма Завоевателя матушка кто была? Дочь дубильщика. А граф наш еще не стар, вот и одиноко ему. Трагедия, да? — И он оглушительно расхохотался. Рэнди сочувственно улыбнулась.
— Солдату, как говорят, пушка — жена. Вряд ли и капитан Боннар приехал с супругой.
— Ах, этот... У него на других и времени-то не остается. В рот его светлости смотрит. Как только не забыл еще, что женат.
Служащий пристально вгляделся в стопку евро-мелочи, которой Джон расплатился за бензин.
— У вас баки-то почти полны были. А чего вам от графа надо?
— Да он нас приглашал в свое время заглядывать, обещал замок показать, если поблизости окажемся.
— Ну тогда повезло вам. Он тут редко бывает. Забавно, кстати, — тут с час назад еще один тип про него спрашивал. Негр такой здоровенный. Говорит, в Легионе раньше служил, с графом и капитаном Боннаром. Оно, может, и так — берет на нем зеленый, только одет не по-нашему, понимаете? На английский манер. А уж о себе мнит! И глаза такие странные, зеленоватые — никогда у чернокожего таких глаз не видел.
— А одет как был? — поинтересовался Джон.
— Да вот как вы — штаны да куртка. — Служащий покосился на Рэнди. — Только все новое.
— Спасибо, — поблагодарил его Джон, и они с Рэнди вернулись в машину.
* * *
— Слышали? — спросил Джон товарищей, когда Питер отъехал подальше.
— Слышали, — подтвердил англичанин.
— Это тот негр, которого ты называл Абу Ауда? — переспросил Марти.
— По глазам судя — он самый, — отозвалась Рэнди. — А это значит, что «Щит полумесяца» полагает, что Шамбор и Боннар здесь. Возможно, террористы ищут Мавританию.
— Не говоря уже о том, чтобы наложить лапы на молекулярный компьютер, если получится, — догадался Питер, — и отомстить отступникам-неверным.
— Пожалуй, их присутствие здесь осложнит нам задачу, — пробормотал Джон, — хотя, возможно, и от них будет прок.
— Какой? — спросила Рэнди.
— Отвлекут внимание на себя. Мы не знаем, сколько легионеров Лапорт переманил охранять свое родовое гнездо, но держу пари — немало. Будет неплохо, если у них появятся другие заботы.
Еще минут десять ехали в молчании. Сельская дорога лунной дорожкой стелилась в тихой ночи. Встречных машин не было. Порой промелькивали огни окруженных яблоневыми садами ферм и поместий, темными тушами громоздились амбары и пристройки, где делались сидр и кальвадос, прославившие этот регион Франции.