— Ты, Максимилиан, особенно-то не зарывайся. Он махнул рукой и самодовольно хохотнул.
— Да ну, чего там! Это ж лохи, караси, кость совсем не рюхают. Тыщи на три обую, чует мое сердце.
В Хельсинки, где «Пушкин» стоял последнюю ночь круиза, чтобы утром взять курс на Ленинград, Гоша с Архимедом обули Максимилиана на двадцать шесть тысяч.
Момент был загодя выбран Таней: она посчитала, что раньше этого делать не стоит — слабак Максимилиан мог в расстроенных чувствах сигануть за борт или рвануть на берегу в ближайший участок и попросить политического убежища. А так он до самого Ленинграда находился под неусыпным контролем Архимеда, который поддерживал его смертельно раненную душу в нужном тонусе, перемежая водочку с убедительными рассказами о том, что такое «счетчик» и как среди солидных людей принято поступать со злостными должниками. В последний час дошедший до полной кондиции Максимилиан был передан под опеку Тани, которая всячески утешала его и дала слово, что поможет ему расплатиться с долгом в течение тех четырех дней, которые дали Максимилиану победители.
— Дай Бог, если сумею тысяч двадцать пять набрать. Это же такие сумасшедшие деньги. Ума не приложу, как отдавать буду… У меня на книжке всего три четыреста, остальное придется в темпе одалживать у друзей, родственников. Под покупку дачи.
— Какой дачи?
— Твоей, разумеется.
— Но… но она стоит сорок тысяч как минимум…
Таня печально улыбнулась.
— Максик, милый, ну хоть режь, больше не наберу так быстро. Есть у меня, правда, один очень состоятельный знакомый, но он в отъезде, увижусь я с ним через месяц самое раннее.
Максимилиан обхватил голову руками и застонал.
— Через месяц уже пятьдесят набежит! Эти гниды мне счетчик включили — по куску в день! Таня вздохнула.
— Ох, Максик, предупреждала я тебя — не послушался… Эй, а может кто из твоих подороже купит?
— Какое там? У кого такие бабки есть, так те сейчас на курортах пузо греют!
Мертвый сезон.
«Так я тебе и позволила по друзьям твоим бегать! Посидишь пока на дачке, Гоша за коньячком тебе бегать будет, а Арик пылинки сдувать. Хотел гульнуть — вот и гульнешь напоследок», — подумала Таня, а вслух сказала:
— Вот видишь. Соглашайся на мой вариант. Лучше не найдешь.
На самом-то деле ей нужно было не двадцать пять тысяч, а двенадцать — по шесть на брата. Во столько оценили свои услуги Архимед и Гоша, потомственный московский катала, пока малоизвестный в игроцком кругу, ибо еще только начал набирать стартовый капитал — вещь архиважную для всякого солидного игрока. Одних шеровских «отпускных» на это хватало с избытком.
От лишних подробностей этой истории она Никиту избавила, рассказав только, что познакомилась в круизе с одним богатым наследничком-пропойцей, который по дружбе предлагает выгодно купить дачу в престижном подмосковном поселке. Брат слушал ее, не перебивая, склонив набок голову и попыхивая трубочкой, а когда она замолчала, спросил:
— При чем же здесь я?
— Официально оформить покупку на себя может только москвич. У тебя же прописка есть?
— Есть. Тестюшка будущий заблаговременно подсуетился, чтобы мне, значит, без затруднений на дунайский островок отбыть. После свадьбы будет у нас с Пловцом собственная малогабаритка в Бибиреве.
— Негусто.
— Чем богаты. И то спасибо, что двухкомнатная — на каждого по индивидуальной камере, хоть глаза друг другу мозолить не будем.
— Совет да любовь! — Таня усмехнулась.
— Ладно, хорош лыбиться. Ты лучше скажи, сестрица разлюбезная, я-то что с твоей покупки буду иметь?
— Мое доброе расположение. Мало?
— Маловато будет. Еще? — А еще прощу тебе четыре сотни, что Ваньке на кольца зимой занимал.
— И только-то? Да что для такой лихой герлы-урлы четыре сотни?! Мелочевка.
Подмосковная-то чай подороже станет. Бывал я в тех палестинах, каждый домик там тянет не меньше полста тысяч.
— Сколько тянет — не твоего ума дело. Говори, что тебе надобно? Деньжат подкинуть, что ли?
— Да будет тебе. Советские дипломаты не продаются. Американку дашь?
— Какую еще американку?
— Три желания. Исполнишь?
— Смотря какие желания…
— Нет уж, без условий. Любые. Не бойся, ничего особенно лютого не выдумаю, родную сестренку не обижу.
— Как бы я сама тебя не обидела ненароком… Ладно, я согласная. Только мотри, Микита, Бог он тае…
— Это ты чего? — вылупив глаза, спросил он.
— Так, классику вспомнила. У Толстого так один шибко положительный дед Аким сына своего наставлял, тоже Никиту. Только плохо кончил тот Никита, не послушал мудрого старичка…
Никита плавно выпустил в потолок колечко сладкого дыма.
— Ну, не знаю, до сей поры кончал нормально. Народ не жаловался…
Таня прыснула в кулак, Никита разлил вермут по стаканам…
За час Таня успела сделать нужные звонки — по своим каналам заказала на завтра авиабилеты до Москвы, связалась с Архимедом. Тот сообщил, что дачка и впрямь очень дельная, порядок в ней наведен образцовый, личные вещи хозяина перевезены в Кузьминки, документы на продажу готовы, продавец не просыхает, приручен полностью и ни на какие фортели явно неспособен; сказал, что подошлет Гошу с машиной прямо во Внуково, к самолету. Оставалось собраться, но это быстро. Теперь можно немного дух перевести…
Она лежала на тахте и лениво потягивала Никитину трубочку. Сам он устроился поперек, положив голову ей на колени и наигрывал на гитаре что-то лирическое.
Таня хихикнула — ее начал разбирать «женатый» братский табачок.
— Эй, новобрачный, сбацай повеселее. Про аллигатора знаешь? А рядом с ними, ругаясь матом, плывет зеленый…
— Ой, не в жилу…
— А что в жилу?
— Похоронный марш в жилу. Сыграют мне скоро Мендельсона, а выйдет как бы Шопена.
— Не нуди, братик, никто тебя на аркане не тянул.
— Ах, что ты понимаешь? Повязать себя на всю жизнь с Пловцом, когда рядом такие красоты…
Рука его вкрадчиво поползла вверх по гладкой Таниной ноге, забралась под халат…
— Ты что, дипломат, на головку охромел?
— Отнюдь. На голову — это возможно. А головка в норме. Хочешь, продемонстрирую?
— У тебя Пловец есть, ей и демонстрируй. И ручонку свою поганую с моей орхидеи прочь. Не про тебя рощена.
— Всем, значит, можно, а мне нельзя?
— Это кому это «всем»? Mind your Russian, козлище. Фильтруй базар.