В этом странном безоблачном спокойствии они увидели, что к ним приближается сплошная серовато-коричневая стена, которая начиналась от земли и уходила под высокий купол небес.
– Хамсин! – прошептал Трок страшное слово.
Стена летящего песка надвигалась с ужасающей неторопливостью. По ней шли волны, она пульсировала, будто живое существо, и ее голос изменился. Это больше не был шепот, он превращался во все более громкий вой, в голос демона.
– Хамсин! – Крик летел от одной колесницы к другой. Воины, желающие войны, перед лицом этого губителя людей, городов и цивилизаций, этого поедателя миров, вдруг превратились в маленькие испуганные существа.
Строй колесниц рассыпался на фрагменты: погонщики разворачивали упряжки и пытались убежать от него.
Едва колесницы съехали с узкой полоски твердой земли, песок поглотил их колеса. Солдаты выпрыгивали из колесниц, бросая их вместе с упряжками. Лошади, чуя опасность, вставали на дыбы, ржали, рвались убежать, лягаясь и стараясь вырваться из упряжи.
Хамсин неумолимо приближался. Его вой перешел в рев. Солдаты в бессмысленной панике бежали перед ним. Они скользили и падали в рыхлом песке, поднимались и бежали дальше. Оглядываясь назад, они видели, что огромная буря мчится, ревя будто взбешенное чудовище, крутя и вздымая завесу песка, медно-желтого там, где солнечный свет освещал его, и серовато-коричневого, темного там, где его затеняли ее собственные похожие на горы вершины.
Таита стоял, вытянув руки и посох, и наблюдал, как войско под ним поглощает буря. Он видел Трока и Иштара, все еще недвижных, напоминающих в ярком солнечном свете изваяния, и затем, когда передний край бури настиг их, с волшебной стремительностью исчезли вместе со всеми своими солдатами, колесницами и лошадьми в кружащихся лавинах хамсина.
Таита опустил руки, повернулся спиной к чудовищу и не спеша стал спускаться со скалы. Его длинные ноги перешагивали трудные места, и, шагая с выступа на выступ, он опирался на посох.
Нефер и Минтака стояли, взявшись за руки, у подножия утеса. Они со смущенными лицами приветствовали его, и Минтака тихо, недоверчиво спросила:
– Вы вызвали бурю?
– Она назревала все прошедшие дни, – уклончиво ответил Таита с невозмутимым выражением. – Вы все заметили жару и болезненный желтый туман.
– Нет, – сказал Нефер. – Природа тут ни при чем. Это сделал ты. Ты все время знал и понимал это. Ты вызвал бурю. А я сомневался в тебе.
– Идите-ка в убежище, – велел Таита. – Она почти над нами. – Его слова заглушил громкий рев хамсина. Минтака первая вползла в низкую, узкую пещеру через отверстие в грубой стене. Другие последовали за ней, набившись в тесное пространство. Перед тем как войти, Хилто передал внутрь почти пустые водяные мехи.
В конце концов только Таита остался вне убежища, словно бы буря была его творением. Когда она нависла над ним, его лицо было сосредоточено. Она ударила с такой силой, что скальная порода вокруг них, казалось, затряслась и задрожала, и высокая фигура Таита исчезла. Первый порыв длился всего несколько секунд, а когда он прошел, Таита все так же стоял у пещеры, спокойный и неподвижный. Буря усиливалась и ревела, будто неистовое чудовище, и когда она во всем своем ужасном величии обрушилась на них, Таита наклонившись вошел через отверстие и сел спиной к внутренней стене.
– Закройте его, – велел он, и Мерен с Хилто заложили вход камнями, которые они положили под рукой.
– Закройте ваши головы, – сказал Таита и обмотал лицо головным платком. – Держите глаза закрытыми, не то ослепнете. Дышите осторожно через рот, или задохнетесь песком.
Буря была столь сокрушительной, что ее первый порыв подхватил колесницу Трока и перевернул ее вместе с лошадьми, пронзительно заржавшими, когда удар дышла сломал им спины.
Трока подбросило в воздух. Он с трудом поднялся на ноги, но буря свалила его снова. Ему удалось, используя всю свою грубую силу, прийти в себя, но он начисто потерял чувство направления. Когда он попытался открыть глаза, его ослепил песок. Он не знал, в какую сторону смотрит или где искать спасения. Буря кружила, казалось, дует со всех сторон сразу. Трок больше не смел открывать глаза. Хамсин обдирал ему лицо, и резкие порывы ветра с песком стесывали кожу с его щек и губ, пока он не закрыл их головным платком.
В вихре песка и ветра Трок закричал:
– Спаси меня! Спаси меня, Иштар, и я награжу тебя сверх предела твоей алчности.
Казалось, никто не сможет услышать его крик в оглушительном шуме. Затем он почувствовал, что Иштар схватил его за руку и сильно сжал ее, давая Троку знак крепко держаться.
Они спотыкались, иногда по колени проваливаясь в песок, который бежал будто вода. Трок наткнулся на препятствие и потерял Иштара. Когда он в панике ощупью искал его, он коснулся какого-то предмета и понял, что это одна из брошенных колесниц, лежащая на боку.
Он закричал, призывая Иштара, кружась на одном месте, и вот рука Иштара схватила его за бороду и потянула. Обожженный песком, ослепленный песком, Трок тонул в песке.
Он упал на колени, и Иштар снова поднял его, вырвав клок волос из его бороды. Трок попробовал заговорить, но, когда открыл рот, песок влетел туда, и он задохнулся. Он знал, что гибнет и что никому не пережить ужасную бурю, которая держала их в своей власти.
Оно казалась бесконечным, это их мучительное путешествие в никуда. Затем Трок вдруг почувствовал, что ветер утихает. На минуту ему подумалось, что буря уже прошла мимо, но рев не уменьшился – наоборот, казалось, он нарастает. Они с трудом шли вперед, покачиваясь и натыкаясь друг на друга, будто пьяницы, пытающиеся довести друг друга домой из харчевни. Тем не менее сила ветра пошла на убыль Троку смутно подумалось, что Иштар, наверное, прочитал защитное заклинание, но тут внезапный порыв ветра едва не сбил его с ног и вырвал руку Иштара из его бороды. Трок врезался в каменную стену с такой силой, что сломалась ключица.
Он упал на колени и вцепился в скалу, будто ребенок в материнскую грудь. Как Иштар привел их сюда, он не знал и не хотел знать. Имело значение только то, что утес над ними умерял силу бури. Трок почувствовал, как Иштар встал на колени рядом с ним и натянул тунику ему на голову. Затем Иштар толкнул Трока ничком в убежище за утесом и лег рядом с ним.
В крошечной пещере Нефер подполз к Минтаке и обнял ее. Он попробовал заговорить с нею, чтобы успокоить и ободрить, но и их головы были обмотаны тканью, а ветер заглушал все звуки. Она положила голову ему на плечо, и они прильнули друг к другу. Ревущая темнота поглотила их, оглушила, ослепила и чуть не удушила. Каждый глоток горячего воздуха проходил через ткань, и им приходилось вдыхать понемногу, чтобы задержать влетающую в рот тончайшую песчаную пыль.
Время шло, и вот рев ветра оглушил их и притупил все чувства. Он дул, не утихая, без перерыва. Они не могли судить о ходе времени и только слабо различали сквозь закрытые веки свет и тьму. Приход дня знаменовал слабый розовый свет; когда наступала ночь, он сменялся полной темнотой. Нефер никогда не видел такой полной и бесконечной темноты. Если бы к нему не прижималось тело Минтаки, он бы подумал, что сошел с ума.