Морозини наклонился, чтобы дотронуться до плеча своего гида:
– Еще далеко?
– Мы почти пришли.
И действительно, через минуту мужчины с помощью ключа проникли в низкий погребок, наполовину забитый мусором. Ловко замаскированная в груде камней лестница углублялась в стенной проем и заканчивалась у кованой железной двери времен Ягеллонов, но, несмотря на древность, она открылась без малейшего скрипа после того, как Амсхель три раза потянул за веревку, висевшую в углублении. В одну секунду Морозини оказался в другом мире, перескочив через несколько веков: у входа на лестницу из четырех ступенек, покрытых темно-красным ковром и ведущих на своеобразную галерею, перед ним склонился одетый на английский манер дворецкий. Единственное его отличие от англичанина состояло в монголоидных чертах непроницаемого лица. Плечи этого человека и широкая грудь, облаченные в безупречно сшитый костюм, свидетельствовали о его устрашающей силе. Он не произнес ни слова, но по знаку Амсхеля стал подниматься по ступенькам впереди двух визитеров. Открылась другая дверь, и раздался низкий грудной, волнующий, как звук виолончели, голос:
– Входите, князь! – сказано было по-французски. – Я чрезвычайно рад вашему приезду...
Дворецкий помог Морозини снять шубу на пороге комнаты, похожей на старинную часовню с каменным сводом, перекрестные стрелки которого были украшены лепными плафонами искусной работы, но в настоящее время это помещение представляло собой просторную библиотеку: шторы из черного бархата, висевшие по бокам, были подняты, но стен практически не было видно за бесконечными полками, уставленными книгами. На большом мраморном столе с бронзовым основанием стоял великолепный семисвечник. А на полу, покрытом дорогими персидскими коврами, размещались два больших торшера эпохи Людовика XIV, освещавших мягким светом темную печь, а также установленный в нише средневековый сундук, который напоминал о том, что здесь находится древнее святилище: сложные замки и запоры делали его, пожалуй, более неприступным, чем современный сейф.
Альдо охватил все это быстрым взглядом, но тут же пристально уставился в одну точку и замер на месте: перед ним был Симон Аронов, и эта личность вполне могла приковать к себе любое, даже самое рассеянное внимание.
Пока Морозини пробирался вслед за Амсхелем по чреву еврейского квартала, в его воображении, всегда готовом опередить события, сложился живописный образ того, кто ждал его в конце пути: некий Шейлок в сюртуке и высоком цилиндре – эдакий традиционный образ еврея из средневековых повествований, обитателя какого-нибудь мрачного квартала. Вместо этого он увидел похожего на себя, современного джентльмена, способного украсить любой аристократический салон.
Ростом не ниже Морозини, но чуть крупнее, Симон Аронов держал прямо почти облысевшую, обрамленную полоской седых волос, круглую голову, венчающую фигуру в строгом элегантном костюме, сшитом, вне всякого сомнения, английским портным. Бледное обветренное лицо, какое бывает у людей, долгое время находившихся на воздухе, покрывали глубокие морщины, но блеск единственного густо-синего глаза – другой скрывался под черным кожаным наглазником – должно быть, трудно было долго выдержать.
И только когда Аронов пошел к нему навстречу, опираясь на тяжелую палку, Морозини заметил его сильную хромоту и ортопедический ботинок, стягивающий левую ногу, но протянутая рука была красива, а когда он вновь заговорил, Альдо услышал все тот же глухой бархатный голос:
– Я бесконечно благодарен вам, князь Морозини, за то, что вы согласились побывать здесь, и надеюсь, простите меня за неудобства, которые могло причинить данное путешествие в такую непогоду, а также за принятые мною многочисленные меры предосторожности, ибо я вынужден так поступать. Нельзя ли предложить вам что-нибудь, чтобы взбодриться?
– Спасибо.
– Может быть, кофе? Я пью его и в течение дня.
При слове «кофе» как по волшебству появился слуга, который принес поднос с кофейником и двумя чашками. Он поставил все это перед своим хозяином и по знаку его руки удалился. Хромой налил напиток в чашку, и божественный аромат бодряще защекотал ноздри Альдо, только что расположившегося на уникальном средневековом троне, обтянутом кожей.
– Только несколько глотков, – согласился он, но осторожность, прозвучавшая в его голосе, не ускользнула от хозяина, и тот рассмеялся.
– Хоть вы и итальянец, а значит, человек сложный в этом отношении, но можете спокойно, как мне кажется, попробовать этот «мокко», не опасаясь упасть в обморок.
Он был прав: кофе оказался превосходным. Они молча выпили его, но Аронов первым поставил на поднос пустую чашку.
– Полагаю, князь, вам не терпится узнать причину, заставившую меня прислать телеграмму и попросить вас приехать сюда?
– Встреча с вами сама по себе достаточно веская причина для моего появления здесь. Признаться, я иногда даже спрашивал себя, не миф ли вы, существуете ли вы на самом деле. Впрочем, не я один так думал. Многие из моих собратьев дорого бы дали, чтобы увидеть вас воочию.
– Это удовольствие им будет доставлено не скоро! Не думайте, однако, что, поступая так, я отдаю дань недостойной склонности к таинственности, которая гроша ломаного не стоит, или к дурного тона рекламе. Просто речь идет о моем выживании. Я – человек, который должен скрывaтьcя, если хочет сохранить шанс, позволяющий ему выполнить возложенную на него миссию.
– Почему же тогда вы открыли мне свою тайну?
– Потому что я нуждаюсь в вас – именно в вас, и ни в ком другом.
Аронов встал и, прихрамывая, подошел к стене, в которой находилась ниша. Это было еще одно из двух свободных от книг мест в этом просторном помещении, другое было занято восхитительным портретом девочки с серьезным взглядом и в кружевном воротничке – картина была написана Корнелиусом де Восом, чью кисть тут же распознал Альдо. Но в данный момент его внимание целиком было приковано к рукам хромого, которыми он надавил на один из камней. Послышался щелчок, и открылась крышка огромного сундука. Аронов достал из него старинный кожаный футляр, утративший цвет от ветхости, и протянул его своему гостю.
– Откройте! – сказал он.
Морозини подчинился и оцепенел, увидев то, что лежало на черной бархатной подушечке, позеленевшей от времени: большая и массивная пластина из золота, прямоугольник длиной в тридцать сантиметров, на котором в четыре ряда были расположены двенадцать золотых розеток со вставленными в них крупными кабошонами драгоценных камней, совершенно непохожих на привычные камни; однако четыре розетки были пусты. В остальных помещались сардоникс, топаз, темно-красный рубин, агат, аметист, берилл, малахит и бирюза – восемь камней, прекрасно подобранных по размеру и великолепно отполиpoвaнныx. Их отличие друг от друга состояло только в том, что одни были ценнее других. И, наконец, толстая золотая цепочка, прикрепленная к этому старинному украшению с двух сторон, позволяла, должно быть, носить его на шее.