— И как же мы возьмем его? — поинтересовался Рикардо.

— По-моему, вы оба просто отвратительны, — вмешалась Клодия, прежде чем Шон успел ответить. — Особенно после того, как мы сегодня видели этих великолепных животных, этих чудесных маленьких львят. Не понимаю, как вы можете убивать их?

— Что-то я не заметил, чтобы сегодня кто-то охотился на львят, — заметил Рикардо, кивая официанту, предлагающему ему добавку рубца. — Более того, мы затратили кучу усилий, чтобы они могли выжить.

— Ты посвящаешь сорок пять дней жизни тому, чтобы убивать львов и слонов! — парировала Клодия. — И нечего меня тут лечить, Рикардо Монтерро.

— Меня всегда поражает, какая же каша в голове у всех этих средней руки крикливых либералов, — вмешался Шон, и Клодия тут же резко развернулась, готовая к схватке.

— Никакой каши у меня в голове нет. Вы здесь, чтобы убивать животных.

— Верно, точно так же, как убивает животных фермер, — согласился Шон. — Чтобы стадо было здоровым и процветало и чтобы у животных была достаточная для выживания территория.

— Да, только вы не фермер.

— А вот и нет, — возразил Шон. — Единственная разница в том, что я убиваю их в лесу, а не на бойне, но, как и любой фермер, я прежде всего забочусь о благополучии своего скота.

— Они не скот, — настаивала на своем Клодия. — Это великолепные дикие животные.

— Великолепные? Дикие? А это-то тут при чем? Как и все остальное в современном мире, дикой природе Южной Африки нужно платить, чтобы выжить. Вот, например, Капо платит десятки тысяч долларов, чтобы поохотиться на льва и на слона. Он ценит этих животных куда выше, чем козлов и коров, поэтому молодое правительство независимого Зимбабве организует концессии в миллионы акров, где могут спокойно существовать дикие животные. Я арендую одну из этих концессий и больше кого-либо другого в целом свете заинтересован в том, чтобы защищать ее от браконьеров и прочих любителей легкой наживы и быть уверенным в том, что у меня есть что предложить моим клиентам. Нет, крошка, организация сафари — это в наши дни как раз один из самых действенных средств сохранения дикой природы Африки.

— То есть вы собираетесь спасать животных, стреляя в них из мощных ружей, да? — мрачно поинтересовалась Клодия.

— Мощных ружей? — усмехнулся Шон. — Еще один попугайский крик либерала. А вы предпочли бы слабые ружья? А вам не приходило в голову, что это было бы то же самое, как если бы мясник на бойне для перерезания глоток пользовался бы только тупыми ножами. Вы же разумная женщина, так попытайтесь думать головой, а не сердцем. Одно отдельно взятое животное роли не играет. Срок его жизни ограничен всего-навсего несколькими короткими годами. В случае с тем львом, на которого мы охотимся, он проживет лет двенадцать, никак не больше. Ценность представляет только выживание вида в целом. Не отдельно взятого животного, а вида как такового. Наш лев — старый самец, достигший предельного возраста, в котором он еще может приносить пользу виду, защищая своих самок и потомство. В то же время он уже влил свои гены в генофонд вида. Через год или два он все равно умрет естественной смертью. Поэтому гораздо лучше, если его смерть произойдет за десять тысяч долларов наличными, которые будут истрачены на организацию безопасного места, где его потомство сможет благополучно выжить. В противном случае всю эту местность заполонили бы чернокожие с их бесчисленными стадами.

— Бог мой, ну вы даете! — Клодия печально покачала головой. — Сказать «заполонили бы чернокожие» мог бы только расист и шовинист. Это их земля, так почему бы им не жить там, где вздумается?

— Вот опять куцая логика недалекого либерала, — рассмеялся Шон. — Решите же наконец, на чьей вы стороне — прекрасных диких животных или расчудесных диких африканцев. Сосуществовать они никак не могут, и когда дело доходит до дележа жизненного пространства, дикие животные всегда оказываются проигравшей стороной. Если только мы, охотники, не оплатим их счетов.

«Спорить с ним нелегко», — вынуждена была признать Клодия. Поэтому она была благодарна отцу, который вклинился в разговор и тем самым дал ей возможность собраться с мыслями.

— Можно не сомневаться, на чьей стороне моя драгоценная дочь. Кроме того, Шон, ты споришь с одним из руководителей комиссии по возвращению инуитов на их исконные земли.

Она ласково улыбнулась отцу.

— Что еще за инуиты, папа? Смотри, еще подумают, что ты с возрастом размяк. Даже не эскимосы — ты же вроде именно так обычно называешь узкоглазых, да?

Рикардо разгладил густые серебристые локоны на висках.

— Хочешь послушать, как моя дочь и ее комиссия решают, какая часть Аляски принадлежит инуитам? — спросил он.

— Он все равно расскажет. — Клодия нагнулась и погладила отца по руке. — У него ни один вечер без этого не обходится. Кстати, это очень забавно. Вам понравится, вот увидите.

Рикардо между тем продолжал как ни в чем не бывало:

— Они отправляются на Четвертую улицу в Анкоридже — там расположено большинство баров, — прихватывают парочку эскимосов, которые еще держатся на ногах. Потом они грузят их в самолет, отвозят в глубь полуострова и говорят: «А ну-ка, показывайте, где жило ваше племя? Покажите-ка нам, где ваш народ обычно охотился. Кстати, а не рыбачили ли случайно ваши предки вон на том озере? — Тут Рикардо заговорил совершенно другим голосом — он вообще был исключительно артистичен: — Ясно дело, однако!! — отвечает с заднего места основательно заливший глаза эскимос. — Тута, однако, моя дедушка всегда рыбачила.

Он снова сменил голос, на сей раз пародируя Клодию:

— А как насчет вон тех гор — тех, что мы, злые белые люди, укравшие их у вас, называем хребтом Брукса, — не охотился ли случайно там ваш дедушка? — Он снова заговорил голосом эскимоса. — А то, приятель! Да он там столько медведей завалил. Как щас помню, бабуля мне все уши про это прожужжала».

— Давай-давай, папа. У тебя сегодня благодарная аудитория. Сразу видно, что мистеру Кортни твои шутки по душе, — подбодрила отца Клодия.

— А знаешь что? — спросил Рикардо. — Ни один эскимос ни разу не отказался ни от одного озера или горы, которые предлагала ему Клодия. Здорово, да? Моя малышка ведет с разгромным счетом — ни одного отказа.

— Просто ты везунчик, Капо, — отозвался Шон. — У тебя хоть есть надежда, что тебе что-нибудь останется. А здесь они подгребли под себя все.

* * *

Клодию разбудило звяканье посуды и вежливое покашливание Мозеса. До сих пор никто никогда в жизни не подавал ей чай в постель. Это была роскошь, которая заставляла ее чувствовать себя восхитительно порочной. В палатке все еще было совершенно темно и ужасно холодно. Когда Мозес открывал клапан палатки, она слышала, как потрескивает от мороза брезент. Она даже представить себе не могла, что в Африке бывает так холодно.

Она сидела в постели, укутавшись в покрывало, грея руки о кружку с чаем, и наблюдала за тем, как Мозес хлопочет в палатке. Он вылил ведро горячей воды в умывальник и повесил рядом чистое белое полотенце. Потом налил кипяченой воды в стакан для полоскания зубов и выдавил на щетку немного пасты. Затем он принес в палатку жаровню с раскаленными углями и поставил ее возле койки.