Для Гарри было достаточно того, что он притворялся человеком действия.
Как все романтики, в мечтах он часто воображал себя в этой роли, и теперь, когда подвернулась возможность, он ухватился за нее с рвением фанатика.
В долгие месяцы после того, как из военного департамента пришла телеграмма — шершавый серый конверт с коротким сообщением: «Их Величество с прискорбием извещает Вас, что Ваш сын, капитан Майкл Кортни, погиб при исполнении…» — жизнь Гарри превратилась в никчемное, бесцельное, бессмысленное существование. А потом — чудо! — пришла вторая телеграмма, на этот раз от брата-близнеца: «Вдова Майкла, ожидающая рождения твоего внука, осталась из-за войны без крова и средств существованию тчк срочно выясняю возможность отплытия первым пароходом Кейптаун тчк пожалуйста встречай и всем позаботься тчк срочно ответь тчк письмо отправляю следом Шон». С получением этой телеграммы жизнь для Гарри будто началась заново. Но когда и эта надежда была жестоко похоронена в темных зеленых водах Бенгуэльского течения, Гарри невольно почувствовал, что больше не может позволять жизни наносить ему сокрушительные удары, доводя до беспросветного отчаяния. Он должен, отбросив всякие сомнения, заставить себя поверить, что жена Майкла и ее неродившийся ребенок после кораблекрушения выжили в пустыне. Надо думать только о том, что они ждут именно его, ждут, что он придет и спасет их. И единственный способ добиться успеха — отбросить всякие разумные доводы и заняться бурной деятельностью, какой бы тщетной и бессмысленной она ни казалась, а уж если и это не поможет, то тогда стоит поискать опору в неисчерпаемой вере Анны Сток, вере твердой и незыблемой, как скала.
Они вдвоем прибыли в Виндхук, захваченную два года назад прежнюю столицу Немецкой Юго-Западной Африки. На вокзале их встречал полковник Джон Уикенхэм, исполнявший обязанности военного губернатора территории.
— Здравствуйте, сэр, — почтительно поздоровался Уикенхэм с Гарри. За последние дни он получил множество телеграмм, в том числе от генерала Янни Сматса и еще одну — от больного премьер-министра генерала Луиса Боты, и все с приказами оказать прибывшим всяческую поддержку и содействие.
Но не только этим объяснялось то глубокое уважение, которое Уикенхэм выказал гостю. Полковник Гарри Кортни был удостоен высшей награды за доблесть, а его книга об англо-бурской войне «Неуловимый враг» считалась обязательной для изучения в военном училище, которое закончил Уикенхэм; что же касается политического и финансового влияния братьев Кортни на жизнь страны, то об этом ходили настоящие легенды.
— Позвольте выразить соболезнования в связи с вашей утратой, полковник Кортни, — сказал Уикенхэм, после того как они обменялись рукопожатием.
— Благодарю.
Гарри всегда чувствовал себя самозванцем, когда к нему так обращались; ему хотелось объяснить, что это было всего лишь временное назначение в нерегулярную часть во время войны почти двадцатилетней давности. И сейчас, чтобы как-нибудь скрыть смущение, он повернулся к Анне, которая стояла рядом с ним, заслоняясь шляпой от солнца.
— Позвольте представить вам мефрау Сток.
Гарри ради Анны перешел на африкаанс, и Уикенхэм последовал его примеру.
— Aangemane kennis, рад знакомству, мефрау.
— Мефрау Сток была пассажиркой на «Протеа Касл» и оказалась среди тех, кого подобрал «Несгибаемый».
Уикенхэм сочувственно присвистнул.
— Очень тяжелое испытание. — Он снова повернулся к Гарри. — Позвольте заверить вас, полковник Кортни, что я с радостью окажу вам любое содействие.
За Гарри ответила Анна:
— Нам понадобятся машины, много машин, и люди в помощь. И все это быстро, очень быстро!
В качестве головной машины им предложили «форд» последней модели «Т», правда, перекрашенный из заводского черного цвета в бледно-песочный. Несмотря на кажущуюся ненадежность, этой машине предстояло доказать, что в условиях пустыни она просто незаменима. Легкий корпус, выполненный из сплава ванадия и стали, и двигатель, работающий на малых оборотах, должны были удержать ее на мягком песке, в котором увязла бы любая другая тяжелая машина. Единственным недостатком «форда» было то, что двигатель быстро перегревался и выбрасывал в воздух бесценные водяные пары, обжигая водителя и пассажиров.
Сверх того Уикенхэм обеспечил их четырьмя грузовиками «Остин», каждый из которых мог перевозить полтонны снаряжения. На пятой машине, которую армейские инженеры переоборудовали в железнодорожных мастерских, установили стальной бак для воды вместимостью пятьсот галлонов. К каждой машине были прикомандированы капрал-водитель с помощником.
Анна твердо пресекала любые поползновения Гарри отложить отъезд. Она решительно отвергала возражения инженеров, механиков и военных специалистов, поэтому колонна была готова к отъезду из Виндхука через тридцать шесть часов после появления в нем приезжих. Прошло четырнадцать дней с тех пор, как немцы торпедировали «Протеа Касл».
В четыре утра из спящего города выехала колонна грузовиков с полным грузом снаряжения и канистр с горючим, а также пассажирами, тепло одетыми с учетом холодного ночного воздуха высокогорий.
По изъезженной тяжелыми фургонами и повозками дороге, которая тянулась вдоль неширокого и ровного железнодорожного полотна, они отправились на побережье, в местечко Свакопмунде в двухстах милях от города.
Окованные сталью колеса фургонов прорыли такие глубокие колеи, что резиновые покрышки буксовали, выбраться удавалось только на тех каменистых участках, где усыпанная булыжниками и утрамбованная двойная колея больше походила на высохшее русло горного потока, чем на обычную дорогу. Но и здесь ехать приходилось медленно и осторожно: от жуткой тряски по рытвинам машины часто выходили из строя, и колонне то и дело приходилось останавливаться, чтобы заменить проколотую шину или поменять лопнувшую рессору. Все это происходило на дороге, которая непрерывно шла вниз, совершая спуск на четыре тысячи футов. На этом пути, отнявшем у них четырнадцать часов, можно было легко сломать себе шею.
Наконец они выехали на плоскую, поросшую кустарником прибрежную равнину и двинулись по ней с головокружительной скоростью двадцать пять миль в час, оставляя за собой длинный шлейф пыли, напоминающий дым пожара в буше.
Свакопмунде производило поразительное впечатление: словно в африканскую пустыню перенесли часть Баварии, вплоть до своеобразной шварцвальдской архитектуры и длинного мола, уходящего в зеленое море.
В воскресный полдень пыльная колонна машин проехала по мощенной булыжником главной улице города. В городском саду играл немецкий духовой оркестр: все музыканты были одеты в зеленые кожаные гетры и альпийские шапочки. Увидев, что колонна остановилась перед гостиницей через дорогу, они сбились с такта, перестали играть и в оцепенении смотрели на прибывших. Да, было от чего затрепетать: на стенах здания до сих пор оставались следы английской шрапнели.
После пыли и жары многочасового перехода через пустыню местное пиво «Пильзнер», которое варил мастер из Мюнхена, показалось чем-то вроде воскрешения в Валгалле.