Наконец они оказались перед стеной скал, которая вырастала прямо из моря и странным образом напоминала зубчатый гребень на спине динозавра. Тускло поблескивая под солнцем, скалы тянулись далеко в глубь суши, и Гарри внезапно почувствовал, что силы его на пределе.
— Это безумие, — бормотал он, стоя на кабине одного из грузовиков, когда, заслонив глаза от ослепительного солнца, пытался разглядеть проход в высокой неприступной стене. — С людей достаточно. — Люди стояли небольшими встревоженными группами рядом с помятыми пыльными грузовиками. — Прошел почти месяц. Никто не выжил бы здесь, даже если бы его прибило к берегу. — Культя у Гарри болела, каждая мышца в спине ныла, каждый позвонок казался разбитым ужасной тряской. — Мы должны повернуть назад!
Двигаясь скованно, как старик, он спустился с крыши кабины и захромал вперед, туда, где рядом с «фордом» во главе колонны стояла Анна.
— Мефрау, — начал он. Она обернулась и взяла его руку в свою, большую и красную.
— Минхеер. — Ее голос звучал хрипловато. Когда Анна улыбнулась ему, протесты Гарри стихли и он впервые подумал, что, если не считать красноты лица и строгих морщинок на нем, она красивая женщина. У нее мощный и решительный подбородок, белые зубы, а теперь в ее глазах светилась нежность, какой он не замечал раньше.
— Минхеер, я стою и думаю, что мало кто смог бы провести нас так далеко. Без вас у нас ничего бы не вышло. — Она сжала его руку. — Конечно, я знала, что вы умница и написали много книг. Но теперь я знаю также, что вы сильны и решительны, что вы человек, которого ничто не остановит.
Анна снова сжала его ладонь. Ее рука была твердой и теплой. Гарри обнаружил, что наслаждается ее прикосновением. Он расправил плечи и лихо сдвинул набекрень широкополую шляпу. Боль в спине притихла. Анна снова улыбнулась.
— Я поведу отряд через скалы пешком. Нужно обыскать берег, каждый его фут. А вы тем временем поведете колонну в глубь территории и найдете обходной путь.
Им пришлось пробиваться в глубь побережья целых четыре мили, пока они не обнаружили меж каменных утесов узенькую опасную дорогу, которая вывела обратно к морю.
Когда Гарри разглядел далекую фигуру Анны, упрямо шагавшей по глубокому песку во главе маленького отряда, растянувшегося позади нее, он почувствовал внезапное облегчение и признался себе, что в течение этих нескольких коротких часов ему очень ее не хватало.
Вечером, когда они сидели на песке, привалясь к дверце «форда», неторопливо пережевывали солонину с сухарями и запивали ее крепким кофе, подслащенным сгущенкой, Гарри смущенно произнес:
— Мою жену тоже звали Анной. Она давно умерла.
— Да, — подтвердила Анна, старательно жуя сухарь. — Знаю.
— Откуда?
Гарри был удивлен.
— Мишель рассказал Сантэн.
Этот вариант имени Майкла все еще поражал Гарри.
— Я все время забываю, что вы много знаете о Майкле.
Он взял кусок солонины и посмотрел в темноту. Как обычно, его люди разбили лагерь чуть поодаль, чтобы оставить их наедине; в костре горел плавник, свет окутывал их желтым сиянием, и их голоса звучали в ночи невнятно.
— С другой стороны, я ничего не знаю о Сантэн. Расскажите о ней, пожалуйста, мефрау.
Эта тема никогда им не наскучивала.
— Она хорошая девочка, — Анна всегда начинала с этого утверждения, — но упрямая и своевольная. Я не рассказывала вам, как однажды…
Гарри сидел рядом с ней, внимательно наклонив голову, но в этот вечер он почти не слушал ее.
Свет лагерного костра играл на красивом лице Анны, и Гарри смотрел на него с ощущением покоя и умиротворенности. Женщины обычно пугали Гарри, в их присутствии он чувствовал робость, и чем красивее и умнее были дамы, тем сильнее Гарри робел. Он давно смирился со своим мужским бессилием, впервые узнав о нем во время медового месяца. Издевательский смех новобрачной и сейчас, тридцать лет спустя, звенел в его ушах. Больше он никогда не давал женщинам возможности смеяться над ним. Сын на самом деле был не его, эту работу проделал за него брат-близнец, и теперь, в пятьдесят лет, Гарри оставался девственником.
Иногда, думая об этом, как сейчас, он чувствовал себя виноватым.
Он с усилием отогнал эти мысли и постарался вернуть довольство и покой, но теперь он ощущал запах сидящей рядом женщины. Воды, чтобы мыться, со времени выезда из Свакопмунде не хватало, и запах был сильный.
От Анны пахло землей, потом и чем-то тайным, женским, и Гарри придвинулся чуть ближе, наслаждаясь этими запахами. Те немногие женщины, которых он знал, душились одеколоном и розовой водой, источали искусственные, скучные ароматы, но эта пахла как животное, теплое, сильное и здоровое.
Гарри зачарованно наблюдал, а она, продолжая говорить своим низким голосом, подняла руку, чтобы откинуть с виска несколько прядей. Под мышкой у нее торчал темный курчавый кустик, до сих пор влажный от дневной жары. Гарри вдруг затрясло от внезапного дикого желания, сокрушительным ударом поразившего его. Оно росло, как крепкое негнущееся деревце, вызвав боль, о которой он давно забыл мечтать. Плоть, привыкшая к вечному одиночеству, неожиданно набухла и напряглась, возбужденная разрядами, идущими из самых глубин существа.
Он смотрел, не в состоянии пошевелиться или заговорить. Когда он не ответил на один из ее вопросов, Анна взглянула на него и в свете костра увидела его лицо. Мягко, почти нежно она коснулась его щеки.
— Думаю, минхеер, мне пора спать. Желаю вам крепкого сна и приятных сновидений.
Она встала и тяжело пошла за брезент, которым было огорожено ее спальное место.
Гарри лежал на своем одеяле, сжав руки в кулаки, прислушиваясь к шуршанию одежды за брезентовой ширмой, и его тело болело так, словно его жестоко избили. Из-за ширмы вдруг раздался странный рокот, который его напугал. Мгновение он не мог определить, что это. А потом сообразил: Анна храпит. Это был самый желанный звук из всех, какие ему доводилось слышать, ибо невозможно испытывать страх перед женщиной, которая храпит. Захотелось кричать о своей радости на весь свет.
— Я влюблен, — выдохнул он. — Впервые за тридцать лет я влюблен!
Однако на рассвете вся накопленная за ночь храбрость исчезла, осталась только любовь. Глаза заспанной Анны опухли и покраснели, волосы, кое-где с седыми прядями, были запорошены песком, нанесенным за ночь ветром, но Гарри смотрел на нее с восхищением, пока она резко не приказала:
— Ешьте живее, мы должны выступить с первым светом. Я чувствую, что сегодня будет хороший день. Ешьте, минхеер.
«Что за женщина! — восхищенно сказал себе Гарри. — Если бы я был способен на такую преданность, такую верность!»
Сначала предчувствие Анны оправдывалось, потому что скальных преград на пути больше не было, прямо от пляжа расстилалась открытая равнина с твердой почвой, поросшая жесткими жухлыми кустиками буша высотой по колено. Можно было ехать, как по шоссе, лишь изредка поворачивая, чтобы увидеть берег и заметить выброшенные морем обломки или следы, оставленные на мокром песке потерпевшими кораблекрушение.