— Несомненно. Если бы я была там, то сидела бы в доме с включенным кондиционером и стаканом холодного чая в руках.
Он нежно ей улыбнулся:
— Не позволяй нынешней погоде ввести тебя в заблуждение. Мы находимся на берегу Финского залива, поэтому летом здесь бывает очень жарко и влажно.
— Я переживу несколько жарких дней, ведь потом будет несколько холодных месяцев, — сказала она.
— Ну, присядь и выпей немного воды. — Он взял ее за руку и потянул к столу. Наполнив бокал холодным лимонадом, он протянул его ей.
— Все в порядке, Алексей? — спросила она после затянувшегося молчания.
Он повернулся к ней, словно колеблясь, прежде чем заговорить. Она уже решила — сейчас он скажет ей, что все в порядке, но случилось иначе.
— Сегодня пятнадцатая годовщина смерти моей сестры.
У Пейдж болезненно сжалось сердце. Он не рассказывал ей о сестре с того самого вечера, когда они впервые ужинали вместе. Означает ли это, что он начинает ей доверять? Или она прочла неправильный подтекст в его словах?
В душе Пейдж продолжала надеяться на то, что Алексей испытывает к ней такие же сильные чувства, как она. Однако рассудок убеждал ее вести себя осторожно.
— Мне очень жаль, Алексей. Ты хочешь поговорить об этом?
Налетел нежный ветерок и развернул салфетку, лежащую на столе. Пейдж снова сложила салфетку и стала ждать его ответа.
— У Катерины была лейкемия, — сказал он наконец. — Она умерла, потому что мы не смогли оплатить экспериментальное лечение, которое могло бы ее спасти.
У Пейдж снова екнуло сердце.
— Мне так жаль. Должно быть, тебе и твоей матери пришлось нелегко.
— К тому времени у моей матери была прогрессирующая стадия болезни Альцгеймера. Она так и не узнала, что произошло с ее дочерью. Она последовала за Катериной три года спустя. Я остался единственным, кто приходится им родственником.
— Но ведь существует еще твоя тетя, — предположила она.
Пейдж понимала, что рискует, говоря подобное, но хотела, чтобы Алексей понял — он действительно не одинок в этом мире. У него имеется возможность все изменить. Люди совершают ошибки, но нельзя помнить о них годами. Его тетя теперь может сожалеть о том, как относилась к его матери.
Алексей помрачнел, выражение его лица стало отстраненным. Пейдж поняла, что совершила ошибку.
Она просто не могла себе представить, что отречется от всех своих родственников, как сделал Алексей. Она нуждалась в Эмме не только потому, что они сестры, но и потому, что красавица Эмма очень напоминала ей мать. Живущие родственники — напоминание о тех, кто уже ушел.
Однако Алексей воспринимал ситуацию иначе, что огорчало Пейдж.
— Не существует никакой возможности для примирения.
«Ничего не говори, Пейдж. Остановись!» Однако она не могла молчать.
— Тим Рассел умер. Зачем позволять тому, что он сделал, стоять между тобой и твоими родственниками?
— Они мне не родственники, — резко и категорично заявил Алексей и на мгновение закрыл глаза. — Извини, — промолвил он затем. — Ты ни в чем не виновата.
Пейдж встала и подошла к нему, обняла за талию и уткнулась головой ему в грудь. Она не могла видеть его страданий.
— Ты меня тоже извини. Я не хотела причинить тебе боль.
В тот момент, когда Пейдж подумала, что он ее оттолкнет, Алексей крепко обнял ее и прижал к себе:
— Я знаю об этом.
— Я просто хочу тебя понять, Алексей.
Она желала понять многое: почему он так непреклонен, почему не может отпустить прошлое, почему держится так сдержанно и отстраненно. И почему, несмотря ни на что, она в него влюбилась?
— Здесь нечего понимать. Прошлого не изменишь.
Алексей не мог уснуть. Лежащая рядом с ним лежала Пейдж равномерно дышала во сне. В Петербурге стояли белые ночи, поэтому небосвод был светлым. Было невозможно сказать, который сейчас час.
Откинув простыни, он встал и обнаженным подошел к окну, чтобы отдернуть шторы и посмотреть на небо.
«Катерина умерла точно такую же ночь — когда мир казался ярким и думалось, что лето никогда не кончится.
Но лето не было вечным, во всяком случае для Катерины».
Осознание того, что в этом мире ничто не длится вечно, заставило Алексея отказаться от сближения с кем бы то ни было после того, как умерли все члены его семьи. Он решил: чем меньше к кому-либо привязываешься, тем проще потом расстаться с этим человеком.
Но Пейдж каким-то образом заставила его отказаться от подобного принципа. Хотя он всячески пытался не привязываться к ней душой, она стала ему очень дорога. Несколько недель назад, возвращаясь к ней, Алексей знал, что рискует. Он понимал — стоит ему прикоснуться к Пейдж, и он уже не сможет ее отпустить.
Пейдж была воплощением всего, что ему нужно. Она и ребенок. Ему незачем налаживать отношения с Чадом и Еленой, как хотела Пейдж.
Алексей нуждался только в ней. И он должен объяснить ей, почему не может пересечь пропасть, разделяющую его и Чада, и отчего обязан был отобрать у него компанию «Рассел текнолоджис». Ему требовалось назвать ей реальную причину своего поступка. Он хотел, чтобы она его поняла. Кроме того, Алексею было необходимо выговориться и открыться, наконец, кому-нибудь, чего он никогда не делал прежде.
— Алексей?
Он повернулся и обнаружил, что она, полулежа в кровати, опирается на локоть и смотрит в его сторону. Он задернул шторы.
— Извини, что разбудил.
— Нет, ничего страшного. Пожалуйста, открой шторы.
Она поднялась с постели и надела халат, пока он выполнял ее просьбу. Подойдя к Алексею, она, зевая, обняла его за талию.
— Я слышала о белых ночах, но мне было трудно поверить, что здесь по ночам никогда не темнеет.
Ничего более удивительного я не встречала.
Он взглянул на ее макушку, ее густые темные волосы были спутаны после сна и занятий любовью. Пейдж внимательно на него посмотрела.
— Нет, это ты самая удивительная, — сказал он тихо.
Она улыбнулась, и ему показалось, что его мир преобразился.
— Ты всегда знаешь, как подобрать нужные слова.
— Разве?
— Конечно. Ведь ты уговорил меня поцеловать тебя, когда мы были еще незнакомы. Ты продолжал уговаривать меня и уговорил до того, что мы теперь вместе.
— Может, мне заняться политикой?
Ее улыбка стала еще более сияющей.
— Если бы ты занялся политикой, на планете царил бы мир и покой.
Алексей посерьезнел:
— Я не всегда умею подобрать нужные слова, ангел мой.