«Утром Наполеон, гвардия и обозы выступили в Коханово. Пройдя 20 км, остановились на ночлег. Погода теплая, днем таяло, ночью подмораживало».
Эти строки, написанные неведомыми мне прежде авторами, как мне казалось, полностью подтверждали мою могилевскую гипотезу. Морозы, терзавшие отступающую армию во время ее продвижения по Смоленщине, неожиданно резко ослабли. Наступила оттепель, что в принципе позволяло говорить о том, что бочонки могли быть именно зарыты, а не, допустим, сброшены в прорубь на какой-то реке. И второе. Положение с лошадьми в армии стало столь плохим, что для сохранения минимальной боеспособности войск Наполеон вполне мог отдать приказ выбрасывать даже такие непреходящие ценности, как золото.
Но возвратимся на дорогу Могилев – Шклрв. Возможно, будь у командира головного обоза несколько больше времени, он придумал бы что-то более оригинальное, но в тот момент ему было не до отвлеченных размышлений. Тяжеленные вспомогательные фургоны следовало срочно разгрузить и отогнать в сторону от дороги, чтобы можно было быстро пропустить вперед артиллерию, которая, заняв господствующую высоту на левом берегу все той же Ульянки, могла отразить неминуемое нападение. Надо заметить, что голова французской колонны как раз втянулась в небольшую рощу, обозначенную на плане как «G», и у солдат имелось некоторое время на скрытную разгрузку и захоронение ценностей. Одного гренадера из числа охраны майор срочно послал на вершину стоящего неподалеку ветряка «в», чтобы тот подал сигнал всем остальным, если казачий разъезд подъедет слишком близко. По стечению обстоятельств, именно тот, кто забрался на ветряную мельницу, и был тем человеком, который впоследствии остался жив после всех сражений и в какой-то момент был завербован Семашко для проведения первой кладоискательской авантюры. Со своего наблюдательного пункта он прекрасно видел не только своих товарищей, спешно сгружающих и зарывающих ценности, но и Днепр, стоящую на его берегу церковь, разлившуюся дельту Ульянки, которую он принял издалека за мельничный пруд «F».
Казаки же, казалось, совсем и не торопились. Убедившись в том, что французов в Шклове нет, они расслабленно трусили по дороге на юг, лузгая на ходу семечки и перебрасываясь немудреными солдатскими шутками. И по мере того как они приближались к роще, на опушке которой затаилось боевое охранение обоза, французским дозорным становилось ясно, что вслед за этой группой из города больше никто не выдвигается. Следовательно, либо это была просто немногочисленная разведка, либо… точно такое же боевое охранение, но высланное из Шклова, по всей видимости, только что занятого крупным отрядом русских войск.
Откуда же на пустынном в военное время почтовом тракте Могилев – Орша появился этот казачий разъезд? Вопрос в данной истории самый легкий. Его утром того же дня выслал Денис Давыдов, который сопровождал отступающую из Москвы армию французов и их союзников, контролируя южные окрестности трассы Москва – Борисов. Французы к Орше продвигались от городка Дубровна, а наш полковник старался не пропустить их, оголодавших фуражиров, слишком далеко на юг. Однако и он понимал, что ему надо будет
вскоре перебираться на правый берег Днепра. Но где же было сподручнее переправляться? Ведь льда на реке не было. Воспользоваться мостами в городе Орше он, разумеется, не мог. Так что место для переправы у него было только одно – брод у города Копысь или мост в Шклове. Но этому непростому в зимнее время маневру вполне могла помешать какая-нибудь французская воинская часть, внезапно выдвинувшаяся со стороны Могилева. (То, что в Могилеве все лето стоял французский гарнизон, Давыдов знал наверняка.) Появиться супостаты могли только со стороны города Шклов. И поэтому Давыдов просто вынужден был выслать разведку на дорогу Шклов – Могилев, чтобььобезопасить свой собственный тыл от внезапного появления неприятеля.
Команда гренадеров, спешно зарыв ценности на песчаном холмике, поросшем хилой кустарниковой растительностью, затем была вынуждена отводить пустые фургоны прочь с дороги, пропуская вперед артиллерийские расчеты. Грянули первые пристрелочные выстрелы, и разъезд доселе беспечных казаков мгновенно развернулся и опрометью поскакал в обратную сторону. Порядок и движение колонны вскоре возобновилось, но все в обозе понимали, что впереди их ждет вполне реальная опасность, и готовились пробиваться через город силой. Но, к своему удивлению, в Шклове они не обнаружили ни одного русского солдата или кавалериста. Давыдов в это время преспокойно сидел в Сметанке, а обстрелянная французами казачья разведка во весь опор мчалась к нему по окружным проселкам с докладом о досадном происшествии. Таким образом, только вечером 19 декабря наш партизанский полковник узнал, что от Могилева, вероятно, к Копыси двигается какая-то воинская часть с обозом. Ясно, что на следующий же день он выслал усиленную разведку, которая, прячась в обширном лесу, окружавшем речку Черницу, во все глаза следила за передвижением лакомого обоза, поутру покинувшего Шклов.
Но это теперь все известно о тех временах и намерениях, а французам на тот момент планы наших партизанских формирований были, разумеется, неведомы. По большому счету, начиная от окраин Шклова, засада на них могла быть устроена вдоль основных дорог – как на левом берегу Днепра, так и на правом. Поэтому, скорее всего, командирами обозной группировки было принято некое «соломоново» решение. Воинская колонна была разделена на две частя. Одна из них (только легкая кавалерия) продолжала ускоренное движение к Орше по правому берегу (поскольку император отчаянно нуждался в свежей кавалерии). А другая часть, более медлительная (под командованием майора Бланкара), переходила Днепр по мосту на левый берег и шла в направлении Копыси. Двигаться этой части обоза польско-французской дивизии предстояло весьма извилистым маршрутом. От моста через Днепр налево, до Кучарино, потом в Сапроньки, далее следовали два крутых поворота, после чего дорога приводила их в Старые Стайки. Здесь они форсировали речушку Светочницу и наконец-то через час достигали предместий Копыси. Казалось бы, на столь нелегком и извилистом маршруте у казаков могли появиться удобные моменты для нападения и днем. Но поскольку французы были настороже и на марше держали оружие наготове, то никакого шанса у наших казаков отбить даже неболыпую часть готового к обороне обоза не представилось. В своих мемуарах наш бард-полковник правдиво пишет об этом: некоторое время он следил за обозом, но нападать опасался. Отряд легкой кавалерии ничего толком не может сделать с плотной и боеспособной колонной войск, тем более что атаковаать пришлось бы на совершенно открытом пространстве, то есть в наихудшей позиции.
Обращают внимание слова «некоторое время». Не день, не два, просто – некоторое время. Значит, фактически наблюдение за обозом осуществлялось лишь несколько часов в течение одного светового дня. И этот день был 20 ноября (когда в Оршу прибыл Наполеон), а двигающаяся из Могилева обозная колонна французов находилась на левом-берегу Днепра и, следовательно, ничего ценного(судя по легенде) закопать еще не могла. Ночевали французы и поляки в Копысе, со всеми удобствами, а ранним утром предприняли попытку переправы через брод к Александрии.
Из всего вышеперечисленного и с огромным трудом собранного материала следовал только один вывод – зарыть какие-либо ценности гренадеры из Могилева могли только 19 декабря днем, т.е. тогда, когда впервые и неожиданно возникла опасность лобового столкновения с неизвестными по количеству силами противника. Даже когда гренадеры охраны убедились в том, что казаки малочисленны, они все равно не вытащили свое золото. Опасались ли они фланговой атаки либо засады в лесистой части почтового тракта, не совсем понятно. Только им теперь было предельно ясно, что дорога контролируется противником и изымать обратно только что зарытые ценности лишь для того, чтобы их смогли отбить ненасытные казаки через час или два, нет никакого резона. И впоследствии Денис Давыдов в своих победных реляциях ни словом не упоминает о захвате каких-либо ценностей в деле при Копыси. Повозки, оружие, провиант, пленные… Но ценностей, даже в минимальном количестве, не было и в помине. Давыдова это почему-то ничуть не насторожило.