— Все это хорошо, — киваю я с самым скучным видом, — да только самого главного мы с вами так и не выяснили!
— И что же, по-твоему, самое важное? — округляет глаза Воронин.
— Самое важное для нас это любыми путями добыть механизм, используемый для телетайпов линейного шифрования, — энергично размахиваю я руками. — Я даже вчерне продумал, как его можно достать. А, главное, где. Представляете, каким героем вы появитесь в Союзе, если сможете доставить шифровальный механизм, применяемый американцами для дальней связи! Да вы же сразу войдете в первые ряды самых удачливых, самых знаменитых разведчиков всех времен и народов!
— Эка куда хватил, — неуверенно отмахивается от меня он, — тут не такие «зубры» занимались этой проблемой, да и те зубы пообломали. А ты хочешь переплюнуть мощнейшую разведку мира!
Такая лестная характеристика противника из уст непосредственного начальника меня несколько удивляет, но не обескураживает.
— Да что вы, товарищ капитан, — теперь уже я удерживаю его за рукав, — задача хоть и крайне трудна, но шанс на ее успешное решение все же у нас имеется.
Мы с капитаном усаживаемся на ствол поваленной недавним ураганом пальмы, и я начинаю излагать свою, выношенную во время обеда, идею.
— Несмотря на нашу малочисленность и, скажем прямо, неважную техническую оснащенность, мы вполне можем организовать и провести такую операцию, — с энергичным нажимом повторяю я. — На нашей стороне и тот факт, что мы точно знаем, где подобные шифровальные машинки могут быть установлены. А установлены они на самолетах стратегической авиации, против которых мы, собственно говоря, и боремся. Предлагаю на этом вопросе остановиться поподробнее. На данном этапе нам точно известно, что телетайпы линейного шифрования установлены на стратегических бомбардировщиках B-52 и B-58, на воздушных командных пунктах RC-135, а также на разведчиках SR-71 и RB-47. Поскольку захватить шифровальное устройство мы сможем, лишь каким-либо образом вынудив самолет противника к посадке на нашей территории, то давайте рассмотрим представленный перечень с этой точки зрения. Как-либо воздействовать на бомбардировщики весьма проблематично. Во-первых, они сами хорошо вооружены, а во-вторых, действуют всегда мощными группировками с очень солидным прикрытием. Можно, конечно, сбить какой-то из них ракетой, но поскольку они летают на высотах свыше десяти километров, то отыскать обломки аппаратуры в местных пампасах будет весьма проблематично.
Воронин осторожно кивает, все еще не понимая, к чему я клоню.
— Заставить сесть RC-135, — продолжаю я, — тоже крайне затруднительно. Мало того, что они обычно сопровождаются не менее чем четырьмя боевыми самолетами, они еще, к тому же почти никогда и не залетают в воздушное пространство Вьетнама. Я уж подумал было о том, что можно из пары старых сейнеров состряпать пусковую установку морского базирования, но тут же представил себе, куда упадут обломки. Ясно, что все они бултыхнутся в море. Достать оттуда что-либо и вовсе безнадежное занятие.
Капитан даже приоткрыл рот, внимая моим буйным разглагольствованиям, словно индийский султан, слушающий очередную сказку Шахерезады.
— Столь же бесперспективно, — продолжал я нагнетать обстановку, — и охотиться за «Черным дроздом», иначе называемым SR-71. Эта титановая бестия развивает такую бешеную скорость, что не только наши слабомощные перехватчики не смогут за ней угнаться, но даже и ракета его не догонит. Следовательно, отпадает и он.
— Так что же получается, — разочарованно прошептал потерявший терпение капитан, — полный аут?
— Нет, — столь же тихо проворковал я ему в самое ухо, — у нас остается еще наш старый знакомый, самолет-разведчик RB-47. И именно этот тип самолета является самой подходящей целью для осуществления наших замыслов. Начнем с того, что самолет этот устаревшей серии и скорость у него невелика, всего 880 километров в час. Далее. Никакого вооружения на нем нет и для прикрытия его, за малой ценностью, выделяют не более двух самолетов, а зачастую, и вообще только один. Но заметьте, если прикрытие по каким-либо причинам не вышло в оговоренную точку, то на замену обычно никого не посылают, ограничиваясь рекомендациями старенькому разведчику: либо сменить эшелон следования, либо прекратить выполнение задания. Это раз! Кроме того, сегодня утром я закончил составление графической сетки, в которой все условные опорные точки воздушного пространства Вьетнама имеют четкую привязку в общепризнанной системе координат. Доложит теперь кто-то из пилотов, что из точки «альфа» следует в точку «гамма», а мы уже тут как тут, точно знаем, куда они направляются.
— Так, так, так, — задумался Воронин, потирая подбородок. — Так, значит, с завтрашнего дня мы сможем отслеживать маршруты, по которым летают все их разведчики?
— Совершенно верно, — с готовностью поддакиваю я, — да не только их, но и вообще любого американского самолета. Они нам теперь сами будут докладывать, куда и в какое время двинутся. Дня три-четыре посмотрим за ними и, я надеюсь, выявим все сопутствующие параметры их пролетов. Занимаемый высотный эшелон, среднюю скорость, время, затрачиваемое на прохождение контрольного маршрута. Заодно и выясним, с каких аэродромов поднимаются сопровождающие именно данные разведчики самолеты прикрытия. И вот, когда мы соберем все эти сведения, тут-то и надо нам придумать для них какую-нибудь коварную ловушку.
— Так ты, значит, ничего на этот счет не придумал? — капитан несколько разочарован и не скрывает этого.
— Я и так уже половину шахматной партии составил, — оправдываюсь я. — Давайте над другой половиной вместе помозгуем. А, товарищ капитан? Может быть, соберемся все вместе вечером, да и обсосем данную проблему со всех сторон.
— Да-а, Александр, — произносит он, недоверчиво покручивая головой, — я всегда подозревал, что ты изрядный фантазер, но что ты еще и завзятый авантюрист, даже не догадывался. Впрочем, не вешай нос, здоровый авантюризм в разведке просто необходим. Я посоветуюсь вечером со Стуловым. Он хоть малость и занудлив, но голова у него того… тоже варит.
На этом наша беседа прерывается, и мы расходимся в разные стороны. Капитан спешит к радийной машине, из-за распахнутой двери которой несется дробный стук телетайпов, я же бегу с ведрами в сторону близлежащего проточного прудика.
* * *
Как всегда стремительно на джунгли падает покрывало тьмы. Останавливается генератор, отключается вся аппаратура, и наступает самое благостное для нас время — вечер. Это время не только для отдыха и приличной еды. Хотя все мы весь день ждем мгновения, когда очередной дежурный по кухне забренчит половником по подвешенной на веревочке гильзе. Прежде всего, это время неформального общения. В тот час, когда мы, совершенно измочаленные жуткой жарой, москитами и напряженной работой, собираемся за столом, и с нас словно спадает вся официозность, которая вынужденно гнетет весь день. За вечерним столом мы как в обычной бане, все равны. И друг к другу обращаемся просто, без чинов и званий. Только мы к офицерам — по имени и отчеству, а они к нам — только по именам. Но во всем остальном демократизм у нас полнейший. Обсуждается все. И дневные происшествия, и девочки на гражданке, и последние новости с Родины. Для того чтобы их обсуждать со знанием дела, мы два раза в день настраиваем один из приемников на радиостанцию «Маяк». И целые десять минут, буквально затаив дыхание, слушаем далекий голос Москвы. Через много лет после описываемых событий я оказался по служебным делам в далекой Ливии. Прожил там два года и только там понял, что те чувства, которые испытывает русский человек, слушая голос оставленной на время Родины, и есть та самая пресловутая ностальгия. А в тот момент я этого еще не понимал. То есть не понимал разумом, головой, но сердце мое уже чувствовало, оно знало и словно бы сильнее билось в те недолгие минуты, когда мы слышали, казалось, самые обыденные слова: «Говорит Москва! Передаем последние известия…»