Владимир Васильевич явно находился под действием какого-то снотворного: во время моего монолога он то и дело блаженно закрывал глаза, подолгу пребывая в неподвижном молчании. Когда же дядя попросил наконец воды, я остановился: провизия была прикреплена именно к моей лошади. Заметив остановку, к нам подъехали и мои спутники. Любезно поздоровавшись с дядей и справившись о его самочувствии, они поинтересовались, не хочет ли он отдохнуть от пусть легкой, но всё же тряски, а заодно и поесть горячего. Поняв по их запыленным и измученным лицам, что они и сами не прочь передохнуть, дядя с удовольствием согласился на привал. Через несколько метров, словно по заказу, лес расступился, и мы выехали на залитую солнцем поляну, украшенную с одной стороны стадом антилоп, которых все здесь называли маленькими импала, а с другой — небольшой аккуратной деревушкой.
— Если слева от нас, — заглянул я в карту, — деревня Мессаване, тогда до следующего населенного пункта предстоит одолеть не менее двадцати километров совершенно дикого пространства. Так что, мне кажется, заночевать следует именно здесь. Тем более что прошлой ночью мы вообще не спали…
— А я предлагаю здесь только пообедать и переждать полуденную жару, — снял с плеча карабин Зомфельд, — а потом, до наступления сумерек, продвинуться еще немного.
— Думаешь, лошади успеют отдохнуть? — предпринял я слабую попытку возразить.
— Успеют, — заверил меня телохранитель. — Травы здесь много, воды вблизи селения тоже должно хватать.
В подтверждение своих слов, будто желая поставить точку в споре, Вилли ловко сбил пулей бродящую неподалеку антилопу. Так мы и въехали в деревню — с только что добытым трофеем, но мечтая в основном не о еде, а об элементарном сне.
Именно тогда я в полной мере и осознал, какой это нелегкий труд — ухаживать за лежачим больным. Понимая, что многие движения для дяди еще очень болезненны, я постарался спустить его на землю как можно аккуратнее. Затем пришлось еще найти удобное место для носилок (причем обязательно в тени), накормить, помочь сходить в туалет, распрячь лошадей, найти для них пастбище посочнее… В общем, обязанностям не было конца. Правда, надо отдать должное и моим спутникам: несмотря на полную измотанность, они без лишних слов принялись помогать мне ухаживать за беспомощным пациентом. Дядя, кстати, тоже старался изо всех сил: ловко подтягиваясь на руках, самостоятельно садился, приваливаясь спиной к какой-нибудь твердой опоре.
— Ничего, ничего, Сашок, — подбадривал он меня за обедом, — вряд ли я долго прослужу вам обузой. Аминокан хоть и тот еще зазнайка, но всё же помог мне крепко. Ноги-то ведь чувствуют уже силу! Если б не эта проклятая железка в спине, я бы, может, смог и в седле держаться самостоятельно… Но как же тебе в голову пришло разыскать меня?
— Долгая история, — скромно потупил я взор. — Намыл по случаю деньжат, вот и решил, что негоже бросать в беде родного человека.
— «Намыл» — это что значит? — недоуменно переспросил дядя.
— Значит… добыл, ну-у… почти что как заработал.
— Странно всё как-то, — приподнял старпом выцветшие брови. — Разве в нашей стране можно заработать на поездку в Африку? Зарплата большая или премию за что-то получил?
— Ох, Владимир Васильевич, — скептически усмехнулся я, — вы в этой глуши совсем от жизни отстали! Какая зарплата? О чем вы говорите? В России всё перевернулось с ног на голову! Это раньше у нас человек человеку был друг, товарищ и брат, а теперь — волк, мерзавец и гад! Союз распался, каждый сейчас выживает, как может. Кто получше устроился, кто — похуже, а некоторым и вообще жить не на что стало…
— А куда же власть смотрит, правительство, наконец? — продолжал удивляться дядя.
— Нынешние власть и правительство, дорвавшись до гигантской кормушки, заботятся прежде всего о своих кошельках и думают только о собственной шкуре. Надежда на одно: авось, когда карманы набьют, и обратят всё-таки внимание на нужды простых людей…
— Плохо дело, — нахмурился дядя. — Выходит, в России опять смута началась… Видать, никак русскому народу без этого не обойтись.
— Может, и так, — подсунул я ему мелко нарезанные кусочки жареного мяса, — но вас-то теперь, я надеюсь, судьба ждет получше, вам больше повезло. Вернетесь ведь уже в почти европейскую державу — пусть и маленькую, но зато независимую Латвию! Положат вам пенсию от Евросоюза, Кристинка отучится — откроет кондитерскую лавку… Не жизнь, а праздник!
— Честно сказать, вовсе не о такой жизни мечтал я все последние годы, — недовольно нахмурился Владимир Васильевич. — Да, надеялся, конечно, рано или поздно вернуться домой, но — в Союз, в страну победившего социализма!
— А вернетесь в страну победившего капитализма, — хохотнул я. — Впрочем, что это мы всё о политике да о политике? Ешьте лучше, вам сил нужно набираться. Отдыхать осталось максимум час, а потом — снова по коням!
— А куда мы, кстати, направляемся? — поинтересовался наконец старпом. — И кто эти люди, что едут с нами? Они, кажется, представились ночью, но я тогда словно в дурмане каком-то был и, к сожалению, имен их не запомнил…
— Девушку зовут Найтли Лау, она дочь моего знакомого золотопромышленника из Южной Африки. А второй спутник — ее телохранитель, Вилли Зомфельд, он родом из Германии.
— Ну и жизнь пошла, — покачал головой дядя. — Золотопромышленники, охранники тела… А почему, позволь спросить, они едут с нами? Или у тебя с этой девицей роман? Если так — поздравляю! На лошади держится, словно королева! Да и глаза… ишь, прямо как звезды горят!
— Согласен, — кивнул я, — девушка она замечательная. Это вы еще в вечернем платье ее не видели — вообще глаз не отвести!
— То-то я заметил, ты на нее всё время поглядываешь, — подмигнул дядя.
— Нет, нет, это совсем не то, о чем вы думаете! Я ведь уже несколько лет как женат, так что стараюсь соблюдать дистанцию. Тем более с дочерью человека, который во многом помог мне. Просто… просто так сложилось… — разумных слов и аргументов не хватало, — короче, просто я не смог отказать ей в совместной поездке.
— Пусть так, — хитро улыбнулся дядя в усы, — только, чувствую, будет у тебя с ней продолжение…
— Ох, Владимир Васильевич, — искренне вздохнул я, — мне, честно говоря, сейчас не до романов. Выпутаться бы поскорее из того положения, в котором мы здесь оказались.
Голубые глаза старпома зажглись неподдельным интересом, но тут подошел озабоченный, как всегда, Зомфельд и, красноречиво взглянув на часы, скомандовал подъем.
Лишь поздно вечером, на очередном привале, я вкратце изложил дяде подробности: начиная с момента своего приезда в Лауфилд и заканчивая событиями минувшей ночи. Рассказывая о последних минутах жизни-здоровяка Уно, вспомнил вдруг о снятом с него кожаном мешочке, который я еще днем, когда он начал ощутимо натирать мне шею, переложил в сумку. Теперь же, как бы в подтверждение своего рассказа, я извлек его наружу:
— Вот этот кисет болтался у бедолаги на шее, а я второпях прихватил его…