— Рядовой Квитко, водитель из автобата.
— Гарно, Квитко. Тэпэрь слухай шо я казатымо. Ты хреновый солдат. Хуже я и не бачил. Ты знаешь, что солдату в сутки положено три раза исты горячее? Знаешь? А почему не ив? Почему с утра ходил голодный?
— Приехал в чужую часть, товарищ генерал.
— Ты мне, Квитко, очи не замыливай. Ты шо, в якись бундесвер приихав? В Неметчину? Здесь Советская Армия. Зайшов бы в солдатскую столовую. Доложился: «Рядовой Квитко, хочу исты». Не накормили бы, пошел к командиру. Тот не помог, ко мне прийшов бы. А ты ждал, когда тебя генерал голодного встретит. Ты Салтыкова-Щедрина читав?
Солдат выглядел испуганно, более того — опупело. Такой добрый, как ему недавно казалось, генерал вдруг стал драть с него лыко, как медведь с липы.
— Значит, не читав? А товарищ Салтыков-Щедрин, усим нам рассказал, як один мужик накормил трех генералив. Трех! Теперь, оказывается, генерал солдата годувать должен. Позор! Тебе взыскання объявлять не буду, мал чином, шоб от генерала фитили получать. Влеплю командиру автобата. А он уж с тобой разберется. Иди вон, очи бы мои тэбя не бачили!
Когда солдат ушел, Охман тяжело вздохнул.
— Вот, корресподент, боюсь погибнет такая страна, погибнет громада. Солдат, который ходит голодный весь день и не требует того, что ему положено по закону и праву — это раб в душе. Сколько таких вокруг, ты замечаешь? А вы что пишите? «Высокая политическая активность и инициатива, широкие демократические права…» Да мы с голоду передохнем, а что нам законом положено потребовать не решимся. Ты меня понял? Если нет, то можешь записать: генерал Охман считает, что ничего хорошего впереди наш народ не ждет. Ось так. А теперь иди в блядовоз. Спи спокойно, товарищ. Наши цели ясны, задачи определены.
Последние слова Охман процитировал из доклада Хрущева, который звал советский народ к новым высотам общественного развития…
* * *
Солдат заходит в украинскую хату. Хозяйка засуетилась.
— Ой, касатик, чем же мне тебя покормить? Ну, на первое есть борщ. А на второе, хоть сама ложись…
— Отставить первое, — скомандовал солдат. — Два вторых сразу!
— Нэ поверишь, но у меня на каждый боевой орден сверху строгий выговор. Така вот социальна справедливость. Но я привык. Кто робит, того и бьют. Як це там Шельменко деньщик казав? «За мое жито, мэне ж и битымо». Так? Ось и я такой Шельменко-генерал з золотыми погонами.
Генерал Охман не жаловался. Он лишь рассуждал о превратностях жизни генерала, который имел собственное мнение и поступал так, как то велели обстоятельства. И тогда я попросил его рассказать «Ужгородскую эпопею», о которой я уже слыхал, поскольку рассказы о подобных событиях армии становятся легендами и передаются из уст в уста.
После войны Охман командовал дивизией, которая стояла в Закарпатье в Ужгороде. Политическая обстановка в том краю была крайне сложной. В горных лесах Карпат в схронах скрывались мелкие мобильные группы бендеровцев. Они то и дело совершали налеты на села, громили сельсоветы, грабили сберкассы, убивали всех, кто активно сотрудничал с советской властью.
Борьбу в бандитизмом вели органы внутренних дел и милиция. Однако армейские части Прикарпатского военного округа, стоявшие на Львовщине, находились в режиме повышенной боеготовности и усиленных мер охранения.
И вот в тех условиях должны были проходить очередные выборы в Верховный Совет.
Дальнейшие события в изложении самого Охмана выглядели так:
— Незадолго о дня голосовання получив я цидулю из Львива. Таку секретну указивку для личного ознакомления. То була хитра бумага, як уси други, что сверху долу спускают. «Учитывая сложность политической обстановки от вас требуется всемерно содействовать местным органам власти в проведении выборов, в обеспечении участия в голосовании населения, в сохранении общественного порядка и дисциплины». Ты подумай, наскильки хитра задача. Яка у мэня завязка на выборы? Е советска власть — радяньска влада. Е служба безпеки — государственная безопасность. А Охман причем? Но колысь приказано, то надо щось таке робыть и всемерно содействовать. Подумав я трохи и принял решение. В день выборов утром встал в пять. Избирательные участки открывались в шесть. Гарно. Прийшов в штаб и подал команду: «Первому артиллерийскому дивизиону — учебна тревога! Место сосредточения — центральна площа города». Сам лично тоже приихав туда. Три гаубичные батареи уже стояли на месте. Подал команду: «К бою! Холостыми заряжай!». И дывлюсь на часы. До шести оставалась одна хвылина. Командую: «Натянуть шнуры!». Стрелки вытянулись в струнку — шесть годын ровно. Руку вниз: «Залпом! Огонь!». Ну, я тоби скажу то был выбух, так выбух! Городок небольшой. Майдан не дуже велик. А у меня як рване! Двенадцать гаубиц — не шуткуй. Як то рэпнуло! Скло з викон посыпалось. Звон пийшов до неба. Собаки залаяли. Куры заквохтали… Чо було! Чо було! А уже на другий дэнь мэня вызвали в Львив. В штаб округа. А там парткомиссия заседает. Выступает перший сэкретарь обкому. И каже:
— Генерал Охман зробил велику полытычну провокацию. Вин терроризировал громодян миста Ужгород артиллерийскими выбухами. Как такое могло случиться?
Я дывлюсь и розумею: сожрут меня, як куря. Надо обороняться. И говорю:
— Мне кажется, что здесь не все товарищи ясно понимают, что такое для нас, простых советских громадян значат выборы в Верховный Совет. А означают они для честных советских патриотов всенародно свято — великий праздник. Товарищ Охман это понял и в честь такого свята зробыл орудийный салют. Как же это поняли и восприняли громадяне Ужгорода? Они восприняли это с высокой сознательностью и активностью и закончили голосовання до девяти утра. Кандидаты блока коммунистов и беспартийных получили большинство голосов. Ни она бендера из лесу носа в город не показала. Это вы, товарищ секретарь, называете политычной провокацией? Я так понял? Що касается побитых викон, то солдаты моей славной дивизии с душой помогут громадянам их вставить.
И что ты думаешь? Товарищи по партии усэ правильно поняли. Они дружно пореготали. Потом объявили мне выговор. Щоб не журился. Раз уж вызвали на парткомиссию, без взыскания у нас не отпускали — чего доброго еще человек обидится… Так что будь спокоен, у мэня на каждый орден прицеп имеется…
— В каких случаях положено смеяться младшим офицерам? — спрашивает генерал лейтенанта.
— После того, когда начинают смеяться старшие.
Однажды начальник штаба Южной группы войск генерал-лейтенант И.В. Тутаринов пригласил меня зайти к нему и сказал:
— Есть желание написать статью. Поможешь?
— Какая тема? — спросил я.
— В дисциплинарном уставе существует унизительная для чести офицера норма — арест с содержанием на гауптвахте. Вспомни, кого подвергают такому аресту на гражданке? Пьяниц, хулиганов, дебоширов. Дают им административный арест на пятнадцать суток и выгоняют на улицу, подметать тротуары. В армии офицера могут посадить на десять суток только за то, что он возразил командиру. И все делают вид, что это нормально, даже верят, что арест воспитывает, а просто унижает человека…