– Я шла встречать Гарри…
– Нет, ты врешь, ты просто шпионишь за мной. Ты такая ревнивая! Я что, даже не могу пройтись с ним вместе от станции? Почему, как ты думаешь, я никогда не разговариваю с ним в твоем присутствии? Потому что ты этого пережить не можешь, сразу бежишь жаловаться дяде…
– Успокойся, – нервно произнес Гарри.
– Я вовсе не ревную, – сказала Корделия, отступая под яростным натиском сестры.
– Тогда почему шпионишь?
– Я не…
– Нет, шпионила, иначе ты бы помахала нам, как только увидела.
Беатрис не желала уступать, и вскоре Корделия уже извинялась перед ней, в то время как Гарри скромно стоял в сторонке. Ей ничего не оставалось, как удалиться. Но она не пошла домой, а бросилась бежать к реке, горя от унижения и стыда. «Любовь не сделала меня лучше, как принято считать в романах, – думала она. – Беатрис права, я ревнива, недоверчива, я собственница, но все равно глубоко несчастная, я ненавижу себя… и если он сейчас меня не догонит, я разорву нашу помолвку». Быстро темнело. И вскоре первая тяжелая капля дождя упала на водную гладь, следом еще одна, и вот уже небеса разверзлись, сверкнула молния, и раздался оглушительный раскат грома.
* * *
Я сидел в кресле Виолы, читал и перечитывал эти страницы, изредка отвлекаясь на еле уловимый звук, напоминавший скрежет, который я слышал и накануне. Упомянутая в письме новелла могла быть только «Призраком»: страница, которую я держал в руках, имела номер 82, а рукопись, оставшаяся в гостинице, обрывалась на восемьдесят первой… Итак… Я уставился на фотографию, пытаясь представить, что могло произойти на самом деле: возможно, Филлис, собирая вещи после ссоры с Айрис, вбегает сюда, в спешке достает из ящика рукопись… которая, очевидно, хранилась вместе с письмами. Но не берет фотографию… ведь у нее есть такая же… ну да, это очевидно. Возможно, на фотографии действительно Виола, а надпись на обороте не имеет к ней никакого отношения.
И Филлис, должно быть, уже нашла и прочитала сказку. О двух сестрах, выросших в этом доме. Но где остальные страницы? И где вообще все рукописи В иолы?
«Одна сбылась».
Я продолжал смотреть на фотографию, пока не начал сомневаться в том, что оба снимка одинаковы. «Разные позы, по-разному падает свет», – мелькало у меня в голове; в конце концов я принял простое решение: в следующий раз принести сюда свой снимок.
Еще часа два я занимался осмотром кабинета. Я пролистал каждую книгу, вытаскивал ящики, двигал мебель, заглядывал под ковер. Ничего, кроме пыли, крошек сухого табака, закладок для книг, билетов на автобус, клочков бумаги. Но в некоторых книгах я обнаружил характерные вмятины от некогда хранившихся между страницами конвертов.
В доме явно кто-то побывал, причем действовал не в спешке и горячке, а методично, тщательно отбирая письма, рукописи, картины, фотографии… И это не могла быть мисс Хамиш, потому что она просила меня поискать именно эти вещи.
Это могла сделать и Энн в те несколько недель после смерти Айрис, пока оставалась в доме одна. Если предположить, что она все забрала с собой и погибла в результате несчастного случая (еще один?) и почему-то ее тело не было опознано… но как можно было ее не опознать, если при ней были все семейные бумаги?
Она могла сжечь бумаги – опять-таки если предположить амнезию или нервный срыв – и навсегда покинуть Феррьерз-Клоуз, чтобы начать новую жизнь. Оста вив на кедровом бюро единственную фотографию, которая случайно оказалась копией той, что я нашел в Мосоне.
И опять мое внимание привлек тихий скрежет. Я бросился вниз по лестнице, через столовую и гостиные, а потом возился с замками, открывая дверь на крыльцо, откуда выбежал на дорогу и замер, прижавшись к стене, пока не заметил пожилую женщину с собакой. Обе уставились на меня с подозрением. Я нарочито помахал связкой ключей, запер калитку и непринужденной походкой пошел прочь от дома.
«Завтракать», – твердо сказал я себе. Мне был нужен сытный английский завтрак, после чего я собирался поработать в Государственном архиве. Я побежал, потому что боялся. Я боялся, потому что бежал. Конечно, можно было купить и принести с собой транзистор, но это выглядело бы кощунством. Можно было бы купить мобильный телефон, но кому звонить?
Алиса. Единственный человек на земле, с которым я хотел поговорить. И единственный, кому нельзя было позвонить, – я сам обещал не делать этого. Я шел к Ист-Хит-роуд, испытывая странное головокружение. Как я мог так надолго прервать общение с Алисой? И пребывать в уверенности, что однажды мы кинемся друг другу в объятия и заживем счастливо? Полное безумие. До сих пор не проявлявшееся за рутиной библиотечных будней и ежедневной заботы о матери. Сегодня же вечером я собирался позвонить в госпиталь и попросить к телефону Алису, а потом сказать ей: «Не только ты способна на сюрпризы».
В новом помещении архива в Кларкенуэлле было чисто (разве что старые регистрационные тома выделялись грязными пятнами), просторно и с самого утра относительно спокойно. К полудню посетителей заметно прибавилось, но к тому времени я уже получил информацию по своим запросам; правда, она не добавила ничего нового к тому, что я уже знал из писем мисс Хамиш и Виолы.
Джордж, контуженный сын Виолы, Джордж Руперт Хадерли женился на Мюриэль Сели Хадерли, урожденной Уилсон, в Марилебоне в третьем квартале 1927 года. Энн Виктория Хадерли родилась в первом квартале 1928 года, а Филлис Мэй (это я тоже на всякий случай проверил, хотя и не знал, почему так беспокоюсь, разве что стал подозревать мать в подделке собственного свидетельства о рождении) – во втором квартале 1929 года. А в третьем квартале 1930 года Джордж и Мюриэль погибли в районе Брайтона. Джорджу было тридцать восемь лет, а Мюриэль всего двадцать семь.
Они погибли так же, как и родители Алисы, вдруг стукнуло мне в голову, пока я пил чай в шумном кафе архива, превратившемся в эпицентр генеалогических дебатов. С самого начала нашей переписки Алиса настаивала на том, чтобы считать день гибели родителей началом своей новой жизни. Она отвергала все мои попытки разузнать о ее семье, считая это слишком болезненной темой, а потом я и сам перестал задавать вопросы. Точно так же, как когда-то перестал расспрашивать мать про Стейплфилд. Я не знал точной даты рождения Алисы, мне было известно лишь, что родилась она в марте. Мы не поздравляли друг друга ни с днем рождения, ни с Рождеством, не посылали подарков: все это мы как будто оставили на потом, когда будем вместе.
Бред, бред, бред. Но теперь я мог все это выяснить.
Я проштудировал пухлый том с записями о рождениях с 1958 по 1970 год, но не нашел ни одной Алисы Джессел.
Смерти, казалось, были не так популярны, как рождения. Мне хватило двадцати минут, чтобы установить, что никто из Джесселов не умирал ни в Англии, ни в Уэльсе в период между 1964 годом, когда должна была родиться Алиса, и первым кварталом 1978 года, когда от нее пришло первое письмо.