— Я читала в газете, что на следующие выборы можно будет выставлять кандидатуры женщин. И считаю, что нашим кандидатом должна стать Этель Уильямс.

На миг все в изумлении замолчали, потом одновременно заговорили.

Этель была ошарашена. Она об этом и не думала. С самого начала ее знакомства с Берни он хотел быть членом парламента. И она его поддерживала. К тому же никогда раньше у женщин не было возможности быть избранными. И у нее не было уверенности, что такая возможность появилась сейчас. Первым ее побуждением было немедленно отказаться.

Однако Джейн не закончила. Это была милая молодая женщина, но ее внешняя мягкость была обманчива, и она могла быть несокрушимой.

— Я уважаю Берни, — сказала она, — но он организатор и оратор. А сейчас член парламента от Олдгейта — либерал, его очень любят и справиться с ним будет нелегко. Так что нам нужен такой кандидат, который смог бы отбить у него это кресло, такой, который скажет людям Ист-Энда: «Следуйте за мной к победе!» — и они пойдут! Нам нужна Этель.

Женщины разом одобрительно заговорили, и некоторые мужчины тоже, хотя кое-кто недовольно бормотал себе под нос. Этель поняла, что если бы она согласилась, у нее было бы много сторонников.

И Джейн была права: Берни был наверняка самый умный человек в этом зале, но он не мог вдохновлять и вести. Он мог объяснить, как происходят революции и почему прогорают компании, зато Этель могла поднять людей и повести за собой.

Встал Джок Рейд.

— Товарищ председатель, мне кажется, закон не позволяет выставлять кандидатуры женщин.

— Я могу ответить на этот вопрос, — сказал доктор Гринворд. — Закон, принятый ранее в этом году, дающий право голоса некоторым женщинам старше тридцати, не давал женщинам права быть избранными. Однако правительство признало, что это неправильно, и готовится поправка к закону.

— Но в том виде, как он есть на данный момент, закон запрещает голосовать за женщин, так что мы не имеем права выдвигать ее кандидатуру, — упорствовал Рейд. Этель усмехнулась: странно, что люди, призывающие ко всемирной революции, так настаивают на том, чтобы следовать букве закона.

Доктор Гринфилд сказал:

— Этот парламентский законопроект в новой редакции наверняка получит законную силу до следующих всеобщих выборов, так что мы имеем полное право выдвигать женщину.

— Но Этель нет тридцати.

— По всей видимости, этот новый закон будет касаться женщин старше двадцати одного года.

— По всей видимости? — переспросил Рейд. — Как мы можем выдвигать кандидата, если не знаем, по каким правилам это делать?

— Возможно, тогда нам следует отложить принятие решения до того времени, когда будет принята новая поправка, — предложил доктор Гринворд.

Берни шепнул что-то Джоку на ухо, и тот сказал:

— Давайте спросим саму Этель, хочет ли она выдвинуть свою кандидатуру. Если нет, то и незачем откладывать решение.

Берни с улыбкой повернулся к Этель.

— Хорошо, — сказал доктор Гринворд. — Этель, если бы предложили вашу кандидатуру, вы бы согласились?

Все посмотрели на нее.

Этель не знала, что ответить.

Берни мечтал об этом всю жизнь, а ведь он ее муж. Но кто из них был бы лучшим кандидатом от их партии?

Секунды шли, и уверенность на лице Берни сменилась изумлением. Он-то не сомневался, что она откажется.

Это укрепило ее решимость.

— Я… я никогда об этом не думала, — сказала она. — И, как говорит председатель, пока еще даже нет такой законной возможности. Поэтому мне трудно ответить. Я уверена, что Берни — хороший кандидат… но мне бы хотелось еще подумать. Так что, возможно, нам лучше сделать, как предлагает председатель, — отложить принятие решения.

Она повернулась к Берни.

Он смотрел на нее так, словно был готов ее убить.

Глава тридцать третья

11 ноября 1918 года

В два часа ночи в доме Фицгерберта на Мэйфэр зазвонил телефон.

Мод еще не ложилась, сидела при свече в гостиной, под взглядами портретов почивших предков, и задернутые шторы ей казались погребальными одеяниями, а диваны и кресла, едва заметные в тусклом свете, дикими ночными хищниками. В течение нескольких последних дней она почти не спала. Ее мучило дурное предчувствие, что Вальтер не доживет до конца войны.

Она сидела одна, с остывшей чашкой чая в руках, глядя на горящие угли и думая, где он сейчас и что он делает. Спит в сыром окопе или готовится к завтрашнему бою? А может, он уже мертв? И она уже вдова, проведшая с мужем всего две ночи за четыре года брака. Она могла быть уверенной лишь в одном: в плен он не попал. Джонни Ремарк проверял по ее просьбе списки пленных офицеров. Джонни не знал ее тайны: он думал, она беспокоится о нем лишь потому, что до войны Вальтер был близким другом ее брата.

Телефонный звонок испугал ее. Сначала она подумала, что это какие-то новости о Вальтере, но тут же поняла, что из-за этого Джонни не стал бы ночью звонить. Сообщение о друге, попавшем в плен, вполне могло подождать до утра. Может, что-то с Фицем, подумала она в ужасе. Вдруг его ранили там, в Сибири?

Она бросилась в вестибюль, но Граут успел раньше. Она виновато сообразила, что забыла отпустить прислугу спать.

— Да, милорд, я сейчас узнаю, дома ли леди Мод, — сказал в трубку Граут. Потом, прикрыв трубку рукой, сказал: — Миледи, это лорд Ремарк из военного министерства.

Она взяла у Граута трубку и сказала:

— Что-то с Фицем? Он ранен?

— Нет-нет, — сказал Джонни. — Успокойтесь, у меня хорошие новости. Немцы приняли условия перемирия.

— Ах, Джонни, слава богу!

— Это происходит в Компьеньском лесу, к северу от Парижа. Они приехали туда на двух поездах, встали на запасный путь, и немцы только что вошли в поезд французов. Они готовы подписывать соглашение.

— Но еще не подписали?

— Нет, пока еще нет. Согласовывают формулировки.

— Джонни, прошу вас, позвоните, когда соглашение будет подписано. Я не буду сегодня спать.

— Хорошо, позвоню. До свидания.

Мод отдала Грауту трубку.

— Граут, может быть, сегодня кончится война.

— Я счастлив это слышать, миледи.

— Но вы можете идти спать.

— С разрешения вашей милости, я тоже хотел бы дождаться звонка лорда Ремарка…

II

Солдаты Эйбрауэнского землячества прибыли в Омск рано утром.

На всю жизнь Билли в мельчайших подробностях запомнил этот путь длиной в шесть с половиной тысяч километров по Транссибирской магистрали от Владивостока до Омска. Они ехали двадцать три дня, несмотря на то что возле машиниста постоянно дежурил вооруженный сержант — чтобы точно знать, что машинист и кочегар не снижают скорость. Всю дорогу Билли мерз: печурки посреди вагона было мало для сибирских холодов, особенно под утро. Питались они черным хлебом и мясными консервами. И каждый день Билли ждали новые открытия.