Билли гордился отцом — тем, что он такой храбрый, умный, а еще тем, что он надел кепку раньше, чем вышел из кабинета. И все же он считал, что надо было действовать с большим напором. Вот если бы отец говорил с Морганом так, как с прихожанами «Вифезды», грозя геенной огненной тем, кто не понимает простых вещей!
Ровно в семь тридцать отец попросил тишины. Звучным голосом он зачитал письмо, которое миссис Дэй-Пони получила от Персиваля Джонса.
— Такие письма получили вдовы всех восьми погибших в шахте шесть недель назад.
— Позор! — вскричало несколько человек.
— Согласно нашим правилам, у нас говорят только когда председатель собрания дает слово. Я буду вам признателен, если вы будете это правило соблюдать, даже в таких обстоятельствах, когда трудно держать себя в руках.
— Это черт знает что такое! — рявкнул кто-то.
— Ну-ну, Грифф Притчард, полегче. Вы в доме Божьем, и, кроме того, здесь женщины.
— Правильно, правильно! — сказали два-три голоса.
— Извините, мистер Уильямс, — сказал Грифф Притчард, с конца смены до самого собрания просидевший в «Двух коронах».
— Вчера я встречался с начальником шахты и официально предлагал ему отозвать уведомления о выселении, но он отказался. Он дал мне понять, что это решение совета директоров и он не может его даже вынести на обсуждение, не то что изменить. Я пытался предложить найти компромисс, но он заявил, что компания имеет право вести свои дела без постороннего вмешательства. Вот все, что я могу сказать.
Как-то очень сдержанно сказано, подумал Билли. Ему хотелось, чтобы отец призвал к бунту. Но тот лишь сделал жест в сторону поднявшего руку.
— Слово имеет Джон Джонс Лавка.
— Я всю жизнь живу в доме номер двадцать три по Гордон Террас, — сказал Джонс. — Я там родился. Но мой отец умер, когда мне было одиннадцать лет. Матери тогда приходилось очень тяжко, однако ей позволили остаться. В тринадцать я пошел работать в шахту и теперь плачу аренду. Вот как всегда делалось. Никто и не думал нас выставлять.
— Спасибо, Джон Джонс. У тебя есть предложение?
— Нет, я просто говорю, как всегда было.
— У меня есть предложение, — раздался другой голос. — Бастовать!
Раздался одобрительный шум.
— Дэй-Плакса, — объявил отец.
— Как я понимаю, — сказал капитан городской команды регби, — мы не должны допустить, чтобы компании и это сошло с рук. Если они безнаказанно выселят вдов — никто из нас не сможет быть спокойным за свою семью. Получается, всю жизнь человек работает на «Кельтские минералы», погибает на работе, а через пару недель его семья может оказаться на улице! Дэй-Профсоюз ходил к начальству, пытался договориться с Морганом-в-Мертире — и ничего из этого не вышло. Так что я считаю, путь у нас один — забастовка.
— Спасибо, Дэй, — сказал отец Билли. — Можно рассматривать твое выступление как официальное предложение объявить забастовку?
— Да.
Билли было странно, что отец так легко принял это предложение. Он знал, что отец старался избегать забастовок.
— Давайте голосовать! — крикнул кто-то.
Отец Билли сказал:
— Прежде чем я вынесу этот вопрос на голосование, нужно решить, в какой день ее начать.
Ага, подумал Билли, так он не собирается устраивать забастовку!
Отец продолжал:
— Можно подумать о том, чтобы начать забастовку в понедельник. Возможно, за оставшиеся до понедельника рабочие дни угроза забастовки поможет повлиять на дирекцию — и мы сможем победить, не потеряв в заработке.
Билли понял, что отец, не видя возможности совсем не объявлять забастовку, стремится хотя бы отсрочить ее.
Но к этому же выводу пришел и Лен Гриффитс.
— Господин председатель, можно сказать?
У отца Томми Гриффитса была лысая голова с одной черной прядью и черные усы. Он вышел вперед и остановился рядом с отцом Билли, лицом к толпе, так, чтобы выглядело, что оба наделены равным авторитетом. Шум стих. Лен, как отец Билли и Дэй Плакса, относился к тем нескольким, кого всегда слушали в уважительном молчании.
— Я хочу спросить, хорошая ли это мысль — давать компании четыре дня форы? А если они не передумают, что кажется очень возможным, учитывая, насколько упрямы они были до сих пор. Тогда мы и в понедельник ничего не добьемся, а вдовы столько времени потеряют зря!
И возвысив голос, чтобы добиться нужного впечатления, он заявил:
— Я считаю, нельзя давать им спуску!
Его слова потонули в одобрительных возгласах, к которым присоединился и Билли.
— Спасибо, Лен, — сказал отец Билли. — Итак, у нас два предложения: первое — начать забастовку завтра, и второе — начать ее в понедельник. Кто еще хочет высказаться?
Билли наблюдал за тем, как отец ведет собрание. Следующим выступил Джузеппе (все звали его Джой) Понти, лучший солист мужского хора Эйбрауэна, старший брат Джонни, школьного приятеля Билли. Несмотря на итальянское имя, он родился в Эйбрауэне и у него был такой же выговор, как у всех присутствующих. Он тоже считал, что бастовать нужно немедленно.
Отец Билли сказал:
— Справедливости ради надо дать высказаться стороннику забастовки в понедельник.
Билли удивился, почему отец не желает использовать собственный авторитет. Если бы он высказался в пользу забастовки в понедельник, шахтеры могли встать на его сторону. Но если бы этого не произошло, он оказался бы в сложном положении: пришлось бы руководить забастовкой после того, как сам был против. Билли сообразил, что отец не всегда может говорить все, что думает.
Обсуждение перешло на более широкий круг вопросов. Запасы угля были достаточны, и дирекция могла упереться, но спрос на уголь тоже велик, и велик соблазн продавать, пока можно. Начиналась весна, скоро семьи шахтеров смогут обойтись без бесплатного угля. Позиция шахтеров подкреплялась многолетней практикой, но формально закон был на стороне дирекции.
Отец позволил обсуждению идти своим чередом, и скоро выступления стали скучнее и однообразнее. Билли гадал, зачем отец это делает, и решил, что тот надеется, что горячие головы несколько остынут. Но в конце все равно пришлось голосовать.
— Сначала — кто за то, чтобы вообще не бастовать?
Несколько человек подняли руки.
— Теперь — кто за то, чтобы начать бастовать в понедельник?
Голосовали многие, но Билли не был уверен, что этих голосов достаточно.
— Наконец, кто за то, чтобы начать забастовку завтра?
Толпа оживилась, и в воздух взметнулся лес рук. Сомнений быть не могло.
— Победило предложение начать забастовку завтра, — сказал отец. Никто даже не предложил сосчитать голоса.