— В Саутгемптон никак не успеть, даже если вас ждет частный самолет, — вмешался портье.
— А что, поблизости есть самолеты? — Ее голос был тверд, как металл.
Он посмотрел на нее с издевкой, как обычно смотрят служащие отелей на богатых чудаковатых иностранцев, которые считают, что им все позволено и вообще мнят себя пупом земли.
— Да, примерно в десяти милях отсюда есть аэродром. Если хорошо заплатить, можно, разумеется, найти летчика везде, даже в лесу. Но подумайте сами. Вам надо туда сначала доехать, найти пилота, который согласится лететь, проделать порядочный путь по воздуху, приземлиться рядом с Саутгемптоном, потом еще добираться до порта, к месту стоянки клипера. И на все про все — два часа. Поверьте мне, это невозможно!
Расстроенная, она отвернулась.
Нет, нельзя сдаваться. В бизнесе, если теряешь голову и начинаешь подчиняться эмоциям, считай, что все пропало, — это правило она давно изучила. Когда дела идут плохо, надо думать, напрячь мозги и найти выход, исправить положение. «Так, — думала она, — если я не успеваю в Бостон, может быть, удастся как-то на расстоянии контролировать ситуацию?»
Она снова прошла в телефонную кабину. В Бостоне чуть больше семи утра. Ее адвокат Патрик Макбрайд, которого все называли «Мак», дома. Она сообщила оператору номер.
Мак был именно таким человеком, каким бы она хотела видеть своего брата. Он здорово помог, когда умер Шон, взяв тогда все на себя: вскрытие, похороны, завещание, финансовые вопросы. Он сразу же подружился с мальчишками: водил их на футбол, регби, сидел в зале, когда они играли в школьных постановках, много рассказывал им о разных профессиях, давал советы насчет учебы в колледже и университете. Словом, готовил их к самостоятельной жизни. Когда умер па, Мак предупреждал Нэнси: не допускай Питера к председательскому креслу, но она не послушалась его советов, и сейчас события доказали, что он был прав. Нэнси догадывалась, что он неспроста проявляет такую заботу, по его глазам видела, что Патрик питает к ней нежные чувства. Впрочем, Нэнси знала, что ничего серьезного ей не грозит: Мак был ревностным католиком, до конца преданным своей довольно ординарной кряжистой женушке. Он нравился Нэнси, но она никогда не смогла бы влюбиться в него. Он добрый, круглый, лысоватый, с мягкими манерами, а ей всегда нравились люди твердые, с настойчивым характером, густой шевелюрой, похожие на Нэта Риджуэя.
Пока она ждала, когда ее соединят, у нее было время оценить всю нелепость ситуации. Вместе с Питером против нее плел интриги не кто иной, как Нэт Риджуэй, друг отца и одно время его официальный заместитель, ее старая любовь. Когда-то он покинул компанию — и Нэнси тоже — потому что не мог стать боссом. Теперь, став президентом «Дженерал Текстайлз», он пытается вновь вернуть себе контроль над «Блэк'с бутс».
Она знала, что Нэт тоже был в Париже, смотрел коллекции, хотя она с ним и не встречалась. А Питер, наверное, встречался и обговаривал условия коварной сделки. Вот мерзавец, притворялся, что выбирает обувь, и Нэнси так ничего и не заподозрила. Когда она подумала о том, как легко ее провели, то почувствовала злобу к Питеру, Нэту, но больше всего — к самой себе.
Затрещал телефон, она взяла трубку, и ей опять повезло — соединили быстро.
— Ах-м? — Мак явно завтракал и отвечал с полным ртом.
— Мак, это Нэнси.
Он поспешно проглотил кусок.
— Слава богу, ты позвонила. Я ищу тебя по всей Европе. Дело в том, что Питер пытается…
— Я в курсе, только что узнала. Каковы условия сделки?
— Одну акцию «Дженерал Текстайлз» плюс двадцать семь центов наличными за пять акций «Блэк'с бутс».
— Боже, но это же грабеж!
— Уф-ф… в принципе, учитывая твою прибыль, не так уж и плохо…
— Черт, ведь наше имущество оценивается куда дороже!
— Послушай, я ведь тебя не уговариваю, — сказал он мягко, как всегда.
— Извини, Мак, я просто рассержена.
— Понятно.
Она слышала, как шумят его дети. У него их пятеро, все девочки. Она слышала, как говорит радио в квартире, свистит на плите чайник.
После паузы он продолжил.
— Согласен, что предложение далеко не из лучших. Оно сделано из расчета настоящего дохода, без учета стоимости имущества и возможного расширения производства в будущем.
— Я именно это и имею в виду.
— Есть еще кое-что.
— Не тяни, говори сразу!
— После оформления сделки Питер в течение пяти лет остается в кресле управляющего дочерней компании, но для тебя практически места нет.
Нэнси закрыла глаза. Вот он, самый страшный удар. Перед глазами все поплыло. Ленивый глупый Питер, которого она защищала и покрывала, остается, а ее, хотя именно она, собственно, и держала компанию на плаву, попросту выкинут за дверь. Как он может так поступать со мной? Он ведь мой брат.
— Нэн, поверь, мне очень жаль.
— Спасибо, я знаю.
— Предупреждал же я тебя, не доверяй Питеру.
— Отец годами по крупицам собирал эту компанию, — она уже не говорила, кричала в трубку. — Питер не может, не имеет права все разрушать.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Мы можем им помешать?
— Если бы ты успела к началу заседания, то, думаю, смогла бы уговорить свою тетушку и Дэнни Рили забаллотировать это предложение.
— Я не успеваю, ничего не попишешь. Может, ты их уговоришь?
— Попытаюсь, но это ничего не изменит — у Питера все равно перевес голосов. У них только по десять процентов акций, а у него одного — сорок.
— Ты можешь распоряжаться моей собственностью, действовать от моего имени.
— У меня нет доверенности.
— Я могу проголосовать по телефону?
— Интересная идея… хотя, думаю, все будет решать Совет и Питер воспользуется своим превосходством, чтобы не допустить такого варианта.
Возникла пауза, во время которой оба усиленно размышляли.
— Как семья, дети? — Она решила на секунду отвлечься.
— Детки-котлетки. Что с них взять? Вот сейчас, например, не умыты, раздеты и море непослушания. А Бетти опять в положении.
Услышав эту новость, она даже забыла о своих печальных проблемах.
— Не может быть, ты шутишь! — Нэнси считала, что они наконец остановились — все-таки, младшей уже пять. — Ну, ребята, вы даете!
— Знаешь, я, кажется, понял, почему она постоянно рожает.
— Поздравляю тебя, старина, через столько лет. — Она засмеялась.
— Спасибо, вот только Бетти немножко не в духе.
— Почему? Она моложе, чем я.
— Но шестеро — действительно перебор.