Эдди решил выгадать еще несколько минут.
— Знаешь, ты не задерживайся, иди, — обратился он к Микки, — а я тебя догоню.
Микки слегка обиделся, что Эдди темнит и не хочет идти с ним. Однако он постарался не подавать вида, пожал плечами, процедил «пока» и вышел.
Ну где же, в самом деле, Стив?
Эдди сел и в течение следующих пятнадцати минут не двигался с места, тупо уставившись в стенку напротив.
Потом встал, взял чемодан, медленно спустился по лестнице, бросая настороженные взгляды на телефон, будто это гремучая змея, готовая в любой момент укусить. На мгновение он задержался в холле, ожидая, что вдруг все-таки раздастся звонок.
Спустился капитан Бейкер и удивленно посмотрел на Эдди.
— Ты что-то запаздываешь. Давай-ка, поехали со мной на такси. — У командира корабля была такая привилегия, ему полагалось такси, которое доставляло его прямо к месту стоянки.
— Простите, не могу, жду звонка.
Бейкер наморщил лоб. Это не предвещало ничего хорошего.
— Так или иначе, ждать больше нельзя. Поехали!
Секунду Эдди не реагировал, но понял, что это просто глупо. Стив не позвонит, и ему надо лететь, или жене каюк.
Он с трудом заставил себя взять чемодан, вышел на улицу.
Такси ждало у подъезда, они сели, захлопнули дверцы.
Эдди догадался, что он невольно нарушил субординацию. Ему не хотелось обижать Бейкера — тот был достойным командиром и всегда к нему хорошо относился.
— Прошу прощения, капитан. Я действительно ждал важного звонка из Штатов.
Капитан ласково улыбнулся.
— Ничего, завтра сам будешь там.
— Да уж, — Эдди постарался выдавить из себя улыбку, но она получилась довольно мрачной.
Он знал, что теперь может рассчитывать только на себя.
Поезд бодро стучал колесами, оставляя позади сосновые леса графства Суррей и приближаясь к Саутгемптону, как вдруг старшая сестра Маргарет Элизабет сделала потрясающее заявление.
Оксенфорды располагались в специальном вагоне, забронированном для пассажиров американского клипера. Маргарет стояла одна в конце вагона, глядя в окно. Ее обуревали разные чувства, от глубокого отчаяния до приятного волнения. Конечно, она ужасно злилась и вообще чувствовала себя гадко, покидая страну в трудный час, но не могла не испытывать радостного возбуждения в предвкушении трансатлантического перелета через океан.
Сестра Элизабет вышла из купе, с серьезным видом подошла к ней.
— Я люблю тебя, Маргарет, — сказала она после паузы.
Маргарет была тронута ее словами. В последние годы, когда они выросли и стали разбираться в безумной борьбе идей, они оказались по разные стороны баррикад и все больше отдалялись друг от друга. Маргарет очень страдала от этого, ей хотелось быть ближе к сестре, как когда-то в детстве.
— Я тебя тоже, — ответила она и крепко обняла сестру.
— Знаешь, я не поеду в Америку, — произнесла Элизабет медленно, с расстановкой.
У Маргарет перехватило дыхание.
— Как?
— Очень просто. Я не буду больше таиться, скажу матери и отцу, что не еду. В конце концов, в двадцать один год меня никто заставить не может.
Маргарет не была уверена, так это или нет, но переспрашивать не стала, у нее было много других вопросов.
— Куда же ты поедешь?
— В Германию.
— Но Элизабет, послушай, — Маргарет была в ужасе, — тебя ведь убьют.
Элизабет посмотрела на сестру с вызовом.
— Меня не испугаешь смертью. Знай, что не одни социалисты готовы сражаться и умирать за идею.
— Да, но за нацистские лозунги…
— Не только. — Лицо Элизабет покрылось краской, в глазах зажегся странный огонек. — За великую расу белых людей, таких же, как ты и я. Негры, евреи, разные там метисы, мулаты мечтают погубить ее, уничтожить, испортить нам кровь, но у них ничего не получится.
Маргарет почувствовала, как в душе что-то закипает, она больше не могла слушать подобные бредни. Очень тяжело терять сестру, но еще хуже, когда та становится врагом, идейным противником и вы расстаетесь навсегда. Она не хотела сейчас, в такой момент, продолжать бессмысленные словесные баталии, спорить о политике, гораздо важнее благополучие Элизабет, ее жизнь, наконец.
— На что же ты будешь жить?
— У меня есть кое-какие деньги.
Маргарет вспомнила, что согласно завещанию они обе наследовали деньги деда, когда им исполнится двадцать один и они достигнут полного совершеннолетия. Конечно, не бог весть какие деньги, но жить, наверное, можно.
В голову пришла еще одна мысль.
— А как же твой багаж? Он ведь оформлен до Нью-Йорка.
— А, если ты имеешь в виду мои чемоданы, то они набиты просто старыми тряпками. Я упаковала несколько сумок и отправила их заранее, еще в понедельник.
Маргарет не могла поверить своим ушам. Элизабет так ловко все подготовила и осуществила в полной тайне. С горечью она подумала о том, насколько наивен и непродуман был ее собственный план побега. Пока она что-то воображала, а потом металась, как слепой котенок, Элизабет молча оформляла документы, отправляла багаж. Разумеется, они в разном положении, ей двадцать один, и ей все можно, но как сестра великолепно подготовилась, тщательно рассчитала свои действия. Маргарет стало стыдно, что ее обошли, и сестра, которая как завороженная слушала дурацкую нацистскую пропаганду и вообще придерживалась неверных политических взглядов, действовала гораздо умнее, не в пример ей.
Внезапно она ощутила, как ей будет не хватать Элизабет. Увы, они уже давно не друзья, но сестры были всегда рядом, поблизости. Да, большей частью они ссорились, обменивались колкостями и издевками, но это их жизнь и по ней тоже можно соскучиться. В трудную минуту они всегда поддерживали друг друга. У Элизабет довольно болезненно проходили месячные, она, бедняжка, страдала, и тогда Маргарет заботливо кутала ее в одеяло, приносила в кровать чашку с горячим шоколадом и какой-нибудь интересный журнал. А Элизабет! Вспомнить только, какой она была для нее опорой, когда погиб Ян и весь свет был не мил, а ведь она отнюдь не разделяла его взглядов.
— Элси, я буду скучать по тебе, очень. — На глаза навернулись слезы.
— Тише, не надо, не шуми, — сестра обернулась, — не хочу, чтобы они узнали раньше времени.
Маргарет взяла себя в руки.
— Когда ты им скажешь?
— В последнюю минуту. Смотри, не подавай виду.
— Хорошо. — Маргарет попыталась улыбнуться. — Будем по-прежнему врагами, чтобы никто не догадался.