– Пойдем со мной.
Егор взял «куклу» на руки. Потом толкнул дверь, заглянул внутрь и шагнул в дом. С минуту стоял, осматриваясь в полумраке. Тряпками завешаны все окна, внутри, кажется, холоднее, чем на улице, и очень темно. Еле слышный монотонный дребезжащий звук доносится от стены справа, там под завалами барахла Егор увидел что-то вроде кровати.
– Кто здесь? Живые есть? – произнес он, но ответа не дождался. Звук оборвался, кто-то тяжело зашевелился в темноте. Прошла еще минута или полторы, и тот, на кровати, снова начал бредить, выкрикивая что-то несвязное и неразборчивое. Детеныш на руках Егора вздрогнул и то ли всхлипнул, то ли вздохнул. – Все, все, уходим.
Егор вышел на крыльцо и с грохотом захлопнул за собой дверь. Малыш даже не пискнул, прижался щекой к плечу Егора и закрыл глаза. Воронье на живых не обратило внимания, да и зачем гоняться за едой, когда вот она – лежит, не двигается и бежать никуда не собирается. И за те пятнадцать минут, что он провел в доме, погода успела поменяться – ветер заволок небо тучами, и от морозца не осталось и следа. Снова все заволокло серой дымкой, со всех сторон в лицо летела холодная морось, Егор прижал ребенка к себе и рванул по грязи мимо сгоревших домов, подальше от сытого вороньего карканья. «Кожа у него чистая, но это ничего не значит. При тифе сыпь появляется сначала на животе, потом расползается по всему телу. Ладно, разберемся, если понадобится, я весь город переверну и тех, кто там остался, но антибиотики найду», – Егор открыл замок на калитке и ввалился во двор.
– Воды наберите! – заорал он с порога и взбежал на крыльцо. – Чего стоишь? Бегом! – прикрикнул он на оторопевшего Женьку и ворвался в кухню. Тряпки и синий с черным комбинезон полетели на траву, Егор положил ребенка на кресло, стащил остатки одежды и выдохнул облегченно. Тощий, замученный, еле двигается, но здоров – пятен и сыпи на коже мальчишки не оказалось.
– Маленький какой, – пробормотал за спиной Егора дед, – а родители его где?
«Лучше не спрашивай», – Егор не ответил, плюхнулся на табурет у стола.
– Все тряпки его сожгите, сейчас же, – потребовал он, – и отмыть его надо. А сейчас поесть ему что-нибудь, баня к вечеру будет, – глянул в окно, вышел на крыльцо и направился к скважине.
Женька склонился над ведром с водой, потом встал на колени и опустил голову.
– Я тебе что сказал? – Женька глянул на Егора и снова уставился на воду. – Оглох?
Егор смотрел то на взъерошенный затылок парня, то на ведро у того под носом. Запах странный – тухлый, даже гнилой, на дне песок, в воде плавают странные зеленоватые волокна.
– Отойди-ка, – Егор присел на корточки рядом с Женькой.
Все, приплыли, скважина снова заилилась, и не сегодня завтра сдохнет насос. «На два года тебе хватит. Сволочи». – Егор поднялся на ноги, Женька топтался рядом. «Ничего страшного, ее прокипятить – и пить можно», – от этой мысли стало нехорошо. Прокипятить-то ее можно, но так им долго не протянуть, а на родник не набегаешься.
– Тряпку чистую найди и отфильтруй через нее в другое ведро.
Женька кивнул и побежал к дому. Егор посмотрел на мутную воду в ведре, на гудящий генератор. Странно, что нет ни мыслей, ни эмоций, да и откуда им взяться после вида ворон, прыгающих по трупам, выжженного поселка и умирающего от сыпного тифа человека? И скважина из той же оперы, все одно к одному.
Воду отфильтровали, наполнили котел в бане, и скоро под ним горели дрова. От костра пахло кашей – сваренной на разведенной водой сгущенке гречкой.
– Спит, – шепотом доложил Егору дед и показал на укутанного в одеяло мальчишку. Девчонки сидели рядом, Дашка кашляла и зажимала себе рот ладонями.
– Хорошо.
Егор спустился вниз и уселся в кресло. «Добывание воды из растений», – крутилось у него в голове. Какие, к черту, растения, когда каждый день снег идет и все растения до весны завяли? Копать колодец? Пройтись по соседним участкам, рабочую скважину поискать? Снова ходить на пруд? А месяца через два рубить в нем полынью и драться с соседями за место у водопоя? Если еще кто-нибудь к тому времени в живых останется. Снег зимой топить? Тоже не выход, дистиллированной водой не напьешься, в ней солей нет. Можно, конечно, эту муть желонкой вычерпывать, отстаивать часами, обеззараживать марганцовкой, фильтровать… Еще для стерилизации можно взять молодые ветки ели, сосны или можжевельника сто-двести граммов на ведро воды и кипятить полчаса, потом туда же бросить кору ольхи, дуба, ивы или березы и кипятить еще минут пятнадцать, воду слить, оставшийся на дне бурый раствор пить нельзя… Нет, это уже смахивает на агонию, плюс зараза за забором караулит, ждет только малейшей царапины, да и черный «Хаммер» хоть и ушел вчера, но ведь вернется, и не один…
– Твою ж мать! – Егор смотрел в окно, на переплет покрашенных когда-то белой краской рам. Нет, все не то, выход один – бросать здесь все и уходить. Уезжать, улетать, и немедленно, пока зараза еще за забором, пока не вернулись те, в черном внедорожнике. Вчера было уже поздно, значит… Ничего это не значит, ничего.
После общей помывки Ольга сообщила, что мальчишку зовут Артем, ему три года и сейчас он наелся и спит. А уже поздним вечером, после того, как все улеглись, Егор выгреб в бане угли и принюхался к остаткам воды в котле. Пахнет вроде нормально, никто ничего не заметил, а Женька не проболтался. Не понял ничего, скорее всего, ну, тем лучше. Хотя нет – Егор сунул голову в котел – пованивает, болотом и тиной. Но так, еле заметно, если уж совсем придираться.
– Болото, болото, – бормотал себе под нос Егор, пока укладывался спать, – чтобы им, гадам, сгнить в болоте вместе с моими деньгами.
И уставился в потолок. Болото, дом на болоте, в доме гады, да не ползучие. «В пейнтбол играли, прошлым летом… надоело без толку болото месить…»
– Черт, знал бы, прокатился бы с ними пару раз, – сон как рукой сняло, – загнал бы в болото и там бросил, как Сусанин поляков. Зато сейчас прицельно шел бы, а не наугад, по старым следам. Ладно, прорвемся, в том лесу, кроме них, никого больше нет, звери только. А звери нам нужны, звери – это не только ценный мех…
Он закрыл глаза, но мысли не отпускали, крутились в голове, как бабочки вокруг лампы летним вечером: «Все равно собирался. Завтра не получится, выходить надо затемно, а наверху вся круговерть только-только улеглась. Ольге надо сказать и деду. Сутки понадобятся, не меньше – пока туда, пока обратно». И виделись уже занесенные снегом просеки, цепочка собственных следов в сугробах и величественные сосны с янтарной корой – все, как прошлой зимой, или как в детском сне про сказку.
– На дорогу не выходить, калитку никому не открывать, костер не жечь, все готовить на печке, – повторила Ольга, и Егор кивнул в ответ. И в сотый раз за день спокойно ответил на вопрос: – Вы надолго? Когда вернетесь?
Ведь знает, что ей скажут, знает заранее и все равно о своем, словно к вечеру могло что-то измениться. Ну, ладно, если ей так спокойнее, то можно и продублировать.