— А такой, — отвечаю, — сам на вид холененький, а на вкус солененький.
— Да ну тебя. — Антоненкова повернулась и побежала под горку, смешно вскидывая лодыжки.
А я стал осматривать катушку. На ней, на поверхностный взгляд, осталось намотанным метров семьдесят провода, может, и меньше, все же Галкина намотка — совсем не заводская, попухлее будет.
Прискакала Наташка Синевич, тут же подставив щеку для поцелуя. Вот так вот, чтобы все от автобуса это видели. Или все же показатель искреннего ее расположения ко мне? Блин, так и параноиком недолго стать. Будем считать, что последнее; уж очень хочется. Хотя, скорее всего, первое.
А Наташка довольно щебетала, улыбаясь до ямочек на щеках:
— Ну вот, дождалась, когда наконец-то и я тебе понадобилась!
— На конец — это не сейчас, — пробурчал я слегка недовольно. — Сейчас работать будем. Бери топорик.
— Вот так всегда: я — всей душой, а он: «Работать будем»… — разочарованно промямлила Синевич.
Но я не стал с ней препираться. Напускное это разочарование. Флирт, по большому счету. Подталкивание к действиям.
Отошли за вершину холма, откуда не видно стало первой засеки. Здесь все то же самое: справа — обрыв и слева — обрыв. Между ними — роща, непролазная для авто. Это хорошо. Это даже очень хорошо.
Выбрал два дерева по обочинам «дороги».
Наметил по тонкой зеленоватой коре, как рубить штробы в стволах. Наискось, как Антоненкова посоветовала. Нижней стороной от дороги.
И начали мы с Наташкой топориками тюкать. Получалось это у нас, сказать по правде, намного хуже, чем у таежниц. Балконные жители мы с ней, судя по всему.
Потом на свежих штробах сплел новые петли из остатков детонирующего шнура.
Прикрепил к петлям взрыватели.
Отвел от взрывателей электропровода в новый коллектор. Первый незнамо куда взрывом забросило. А жаль. Этот пропадет так же.
Соединил коллектор с электропроводным шнуром на катушке.
Попутно объяснял Синевич, что и зачем я делаю.
— Ты меня готовишь эшелоны под откос пускать? — лукаво спросила Наташа, когда я попросил ее повторить за мной, что сказал и сделал.
— Надеюсь, что у тебя генетическая память на диверсии крепкая, — усмехнулся я.
Наташка засмеялась:
— У любого белоруса на это есть генетическая память. Но тут вроде фашистов нет.
— Фашистов, может, и нет, но вот враги нам — точно есть. И не лучше фашистов, как выясняется.
— Мы их взрывать будем?
— Если придется, то и взрывать будем. Проклятый тут мир, опасный для человека, от человеков в первую же очередь. А вдобавок еще зверушки хипповые в ассортименте, с антисоциальным поведением, что характерно. Слава богу, хоть здесь нет таких ужасных чудовищ, как у моря. Это же надо было природе так извернуться, чтобы замастырить копытного хищника.
— Это ты про гиену?
— А то про кого же?
— Ну… мало ли… всех мы не видели, — сказала Наташа и встала во весь рост.
— Умеешь ты обрадовать, — усмехнулся я последней ее фразе.
На этом наша беседа и кончилась. Адская машинка была в сборе. Делать нам тут больше было нечего.
— Наташ, тебе не говорили, что ты красивая баба? — повернулся к ней, не вставая с корточек.
Наташа тут же присела рядом, также на корточки.
Посмотрела прямо в глаза.
— Много говорили. Но ты в первый раз.
Гляжу, а глаза ее сияют; и тут уже она спросила уже меня:
— Нравлюсь?
— Нравишься, — искренне ответил я.
— Тогда — женись, — смеется.
— Может, и женюсь, дай до Одессы доехать, — и подмигнул ей правым глазом.
— Зачем ждать до Одессы? — Наташа стала ковать железо, пока горячо.
— Тут попа нет православного. А в Одессе должен быть. Я так думаю, — выдал ей свою отмазку.
Глаза у Синевич слегка замутились. Счастливая улыбка не покидала губ. Любят бабы, когда их замуж зовут. Даже если потом они отказывают.
Тут я некстати вспомнил одну знакомую по староземельной Москве, врачиху-иглоукалывателя. Муж у нее был хороший, двое детей. Любила она их, но гуляла по-черному. И от каждого любовника обязательно требовала, чтобы он на ней женился. И если любовник не проявлял такого рвения, то жаловалась на него подругам: «Ну почему он не хочет на мне жениться?» И как муж этот любовник ей был не нужен вовсе, но вот обязан он был ХОТЕТЬ на ней жениться. Иначе ей было не в кайф.
Вспомнив этот эпизод из своей староземельной жизни, я широко улыбнулся. Наташа же мою улыбку поняла по-своему.
— А я так бы и сидела тут с тобой вдвоем. И никакой Одессы мне не надо.
— Нравлюсь? — это я уже от ехидства природного спросил.
— Хуже… — ответила Наташка и слегка замялась. — Я… Я, кажется, Жорик, в тебя влюбилась, — пожимает плечиками: типа, самой странно, но так вышло.
И добавила:
— Наверное, потому, что ты не такой, как все.
— Я тебе обещал день на двоих? — напомнил ей прогулку к косуле.
— Обещал.
— Приедем в Портсмут — и весь день будет наш. Только наш. В ресторан сходим. Погуляем по красивым местам. В море искупаемся. А сейчас — хватай ящик и пошли отсюда. Взрывать пора.
Подхватили шайтан-ящик с катушкой и пошли вниз, размеренно разматывая шнур с катушки.
Провода оказалось на ней метров шестьдесят. Остальное первым взрывом оборвало.
Почесал репу и подумал, что уже не достанет до нас, если сравнивать с прошлым взрывом, ни камнем, ни веткой. Но на всякий пожарный сказал Синевич:
— Отойди к девчатам.
— Зачем? Сейчас я на кнопку давить буду. — Решимость была в этой фразе просто суворовская.
— А если что прилетит оттуда?
— Но я же с тобой. Значит, ничего страшного не произойдет. Жорик, дай на кнопочку нажать, всю жизнь хотела такое сотворить, как первый раз в кино увидела, так и руки зачесались. Ну да-а-ай, — заканючила она голосом Нюши из «Смешариков», — не будь, чем щи наливают.
— Ну на, — сказал, включая адскую машинку и откидывая крышку с красной кнопки. — Жми.
Наташа, зажмурив глаза, ткнула пальцем мимо кнопки.
Меня пробило на хи-хи.
— Второй подход к снаряду. Только смотри, куда тычешь, диверсант.
— Ну тебя…
— Ты или жми на кнопку, или дембельнись от нее. Время идет.
— Давай снова.
— Начинай.
Наташа опять зажмурилась и опять промахнулась мимо кнопки.