Не решаясь прятаться вместе со всеми в подвале, Денис прижался к стене. Через минуту улица опустела и он остался один. С крыши соседнего дома запоздало залаяла зенитка, затем так же внезапно затихла.
Неожиданно кто-то с силой дернул Дениса за руку и потащил в подворотню.
— Ну и чего дурнем стоишь? Бомбежки не видел? — Перед ним стоял Владимир Иванович и снисходительно осматривал накидку из шторы. — А я до такого не додумался. Расчет на жалость?
— Владимир Иванович! Вы? — едва не задохнулся от радости Денис. — А я и вправду поверил, что ошибся!
— Уходим быстрее, здесь небезопасно. Рядом танковая часть. Наши могут по ней отработать.
Беляев распахнул дверь какого-то дома. Они пробежали по ступеням к черному ходу и оказались во дворе. Затем он потащил Дениса лишь ему знакомым ходом между разрушенными стенами домов и срубленными деревьями. Постепенно они вышли на окраину города. Здесь Владимир Иванович залег за остовом сгоревшего трамвая и вытащил из кармана часы на цепочке.
— В аккурат пришли. Сейчас у немцев обед и на постах пересменка. Минут десять у нас будет. Как скажу, беги к тому сараю. А там дальше увидишь траншею, ее вчера дождем намыло. Выйдем уже с той стороны поста. Он у немцев вон на той крыше. Да потише, морячок, слышимость здесь хорошая. Народу нет, шуметь некому. — Беляев несколько раз посмотрел то на часы, то на крышу, затем хлопнул Дениса по плечу. — Давай.
Они пригнулись, перебежали улицу, изрытую воронками, и спрятались за чудом уцелевшим деревянным сараем.
— Владимир Иванович, мы куда идем?
— Домой, к своим. А ты куда хотел? Я так понял, что ты свою работу в городе закончил?
— Какую работу?
— Тише, — прижал к губам палец Беляев. — Потом расскажешь. Сейчас ползи в ров. Да голову не поднимай, здесь самое опасное место.
Денис съехал в еще не высохшую от воды траншею и пополз, упираясь локтями в раскисшую глину. Сзади тяжело дышал Владимир Иванович.
— Терпи, морячок. Метров сто осталось, а там за развалинами нас видно не будет. Как башню танковую с крестами увидишь, ползи к ней. Я снизу подкоп сделал. Залазь внутрь, передохнем.
Сгоревший корпус танка стоял неподалеку, а его башня, отлетевшая в сторону, лежала рядом со рвом. Денис увидел узкий лаз и пополз к нему, втиснулся в тесную стальную коробку и осмотрелся. Оба люка были сорваны, и внутрь пробивалось солнце. Стены башни мазались черной копотью, а металлические детали, потеряв свою прежнюю форму, превратились в бесформенные оплавленные гроздья.
— Боекомплект сдетонировал, — пояснил Владимир Иванович. — Подвинься, на тайнике сидишь.
Он убрал в сторону стальную пластину и вытащил деревянный короб из-под патронов. В нем у Беляева хранился ТТ, пара обойм к нему, нож и несколько банок саморазогревающихся немецких консервов. Владимир Иванович достал из плаща документы, замотал их в тряпку и положил в тайник, затем сунул пистолет в карман.
— Давай перекусим. — Он извлек две банки и протянул одну Денису. — Путь у нас не близкий, подкрепиться не помешает. Так что ты в городе делал? Может, расскажешь? Кенигсберг — город опасный, если рисковать, так надо знать, из-за чего. Удачно сходил?
«Опять Кенигсберг», — мрачно подумал Денис.
— Владимир Иванович, какое сегодня число?
— Что, милок, заработался? Тридцатое марта нынче на дворе.
Получается, что он уже был здесь позавчера? Вчера был в Питере, а позавчера здесь. И теперь снова в Кенигсберге! Голова от таких кульбитов пошла кругом.
Он посмотрел на хитро улыбающегося Беляева и подумал: «Ситуация патовая! Как объяснить то, что и сам не можешь понять?». Доев консервированную кашу с мясом, он наконец решился:
— Понимаете, Владимир Иванович, здесь все не так просто.
Беляев сдавленно хохотнул в кулак.
— А то я это сразу не понял! Да я как тебя там у особистов увидел, так тотчас подумал, что ты такой же моряк, как и я. Болтливей нашего моряка еще поискать надо. У них же разговор только о морях да бескозырках. А из тебя слова не вытянуть было. Сначала я решил, что тебя сами же особисты и подсадили, чтобы нас послушать, а потом, когда ты от них сбежал, так сразу понял, что или из нашей конторы, или внешняя разведка. Потому что немцев я нутром чую. Хотя час назад ты меня удивил. Я уж тебя за провокатора принял. Кто же в осином гнезде по-русски болтает? Пришлось за тобой следом походить, понаблюдать. Видел, как ты от патрулей шарахался. Кстати, там, у Ершова, у тебя лихо получилось! Гипнозом владеешь?
— Скорее телепортацией.
— Это как?
Денис почесал лоб, затем затылок и, понимая всю дикость следующих слов, смущенно улыбнулся:
— Понимаете, я из будущего. Это не мое время. Я из две тысячи одиннадцатого года. Звучит странно, но так и есть.
Беляев прокашлялся и задумался.
— Я, конечно, разведчик со стажем и разные легенды для прикрытия слышал, но такую вот первый раз. Аналитики у вас с фантазией.
— Да какие к черту аналитики! Смотрите! — Денис порылся в карманах и достал сторублевую купюру.
— Что это?
— Сто рублей.
— Не наши что ли?
— Конечно, не ваши, потому что они наши!
— А почему «Москва» написано? А, понятно — царские. Здесь что-то про Банк России есть.
— Да вы год выпуска посмотрите! Тысяча девятьсот девяносто седьмой. Теперь понятно?
Беляев задумался, а Денис внимательно следил за его лицом. Вот сейчас Владимира Ивановича осенит и он от потрясения потеряет дар речи! Но его надежды не оправдались.
— Не пойму, для чего это нужно? Понимаю, немецкие марки. Мы их тоже для своих операций делаем. Бывало, и свои, советские, тоже печатали. А несуществующие деньги… не пойму.
— Тьфу ты! Ладно, проехали. — Денис, насупившись, принялся счищать остатки грязи с футболки и джинсов.
— Куда поехали?
— Ай… Когда, говорю, дальше пойдем?
— Теперь до темноты будем ждать. Засветло не проскочить. С полверсты по пустырю до леса. А куда спешить? Сейчас дождь пойдет, лучше здесь отсидимся. — Беляев присмотрелся к рассеченной брови Дениса и ссадине, красневшей у него за ухом. — Это тебя ершовские заплечные мастера так отделали?
— Нет, расшалившиеся дети.
— Кто?
— Опричники! Не грузи себе голову, Владимир Иванович. Не знаешь таких, так скоро появятся.
Беляев помолчал, глядя, как Денис тщательно затирает на коленях остатки глины, затем спросил:
— А ты чего так налегке?
— У нас сейчас лето.
— А-а… ну да, ну да, понимаю. Сам-то откуда будешь?
— Из Питера.