Максим остановился и с трепетом посмотрел на стремительно приближающуюся с моря и закрывшую горизонт тучу. Ветер вначале лишь осторожно коснулся его лица, затем стремительно ударил, едва не свалив с ног, и потащил вдоль берега. Море, всего минуту назад блестевшее как зеркало, приняло цвет свинца и, вздыбившись, понеслось, срывая с места камни, к подножию обрыва. Спасаясь от ударившего в ноги водяного вала, Максим полез вверх по склону, шаря глазами в поисках спасительной щели или выступа. Заметив подходящую выемку, он втиснулся в неё, выставив наружу спину и пытаясь спрятать обнажённую голову за поднятым воротником куртки. Ветер принёс с собой холод и непроницаемый снежный заряд. Ревущее в двух десятках шагов море исчезло за тёмно-молочной стеной. Взлетающие в воздух брызги смешивались со снегом и образовывали несущуюся с огромной скоростью и проникающую во все щели студёную смесь. Спина покрылась ледяной коркой, и Максим чувствовал её растущую массу. Нечего было и думать, чтобы пересидеть ураган в таком хлипком укрытии, и он решил, пока ещё возможно, карабкаться наверх. Но здесь ветер был ещё сильнее. Он едва не сбросил Максима с обрыва вниз, но затем, подхватив, потащил по снежному полю.
«Бешеный галоп по сугробам у меня входит в привычку», — мрачно подумал Максим, чувствуя, как ноги с головой меняются местами, и его несёт в неведомом направлении.
Обессиленный, выдохшийся и разбитый, чтобы остановиться, он распластался лицом вниз и вжался в снег. Ветер, не в силах его оторвать, теперь лишь бессильно свистел над головой, постепенно превращая его в снежный холм. Внезапно рёв перешёл в стон, затем в слабое рыдание, и стало относительно тихо. Максим стряхнул снег и поднял голову. Буран выдохся и теперь тащил снежный заряд где-то вдалеке, оставив лишь затухающий хвост. Появилась хотя бы какая-то видимость и можно было видеть уползающую вглубь острова чёрную тучу. Но вместе с исчерпавшим силы ветром исчезли силы и у Максима. Он лежал и чувствовал, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Не может даже выбраться из-под навалившегося сверху снега. В неравной борьбе с бураном он отдал всё, до последней капли. Не было желания даже о чём-либо думать или пытаться опять убедить себя встать. Не мучил голод. Не могла теперь достучаться до сознания и согревающая прежде мысль: «Тепло, уют и сердечное радушие!» Хотелось только вот так лежать, лежать и лежать. Без движения, без сил и без дурацких мыслей о борьбе. Абсолютная нирвана и спокойствие!
Максим безучастно посмотрел на пробежавший перед глазами белый шар. Шар остановился и превратился в исступленно роющего снег песца. Увлёкшись охотой, зверёк щурился от всё ещё ощутимого ветра и, не замечая ничего вокруг, совал острую морду в вырытую нору. Затем опять рыл, швыряя по сторонам снег.
Максим заторможено и равнодушно смотрел на его старания, пока, наконец, до него не дошло осознание происходящего. В голове будто взорвалась бомба: «Песец! Еда!» Это была еда, и организм вновь включился в борьбу, а живот дёрнулся в судороге, напомнив о голоде.
«Он рядом! — сглотнул пересохшим ртом Максим. — Я с такого расстояния не промахнусь, и у меня будет еда!»
Автомат показался ужасно тяжёлым. Вытащив его из-под груди, Максим окоченевшими пальцами сжал рукоятку и поднял перед глазами ствол. Песец топтался к нему спиной и то и дело нырял в снег с головой. Он по-прежнему не видел опасности. Распухший и обмороженный палец не пролезал в скобу и никак не мог нащупать курок. Боясь дышать, чтобы не спугнуть свою жертву, Максим сдавил рукоятку автомата и, вздрогнув от оглушительной очереди, рухнул без сил.
«Он рядом! — едва не захлебнулся он от восторга. — Мне всего лишь нужно подползти и впиться в него зубами. С трёх метров я не мог промахнуться! Он ещё тёплый! Надо только ползти».
Тяжело подтянув окоченевшую ногу, Максим дёрнулся и, будто черепаха, потащил на спине собравшийся снежный панцирь. Цепочка мелких следов протянулась и оборвалась у вырытой ямы, но песца нигде не было. Максим оглянулся, но кругом был лишь белый снег.
— Я не мог промахнуться! — он взбешенно зарычал, чувствуя как в груди поднимается паника. — Он должен быть рядом! Он, наверное, раненый! И я его сейчас найду!
Но, приподнявшись на руках, увидел лишь следы длинных прыжков перепуганного, но невредимого животного.
И тогда Максим, застонав, уткнулся лицом в снег. Рухнула последняя надежда, а с ней и какое-либо желание бороться и жить. К чему цепляться за эту жизнь, если она к нему так беспощадна?
В вырытой песцом яме мелькнуло что-то тёмное. Стерев с лица липкий снег, Максим удивлённо заглянул внутрь. Серая шерсть мелькнула и тут же исчезла в прорытой на ходу норе. Спасшийся от зубов песца зверёк опрометчиво выглянул и этим подписал себе приговор. Шансов на спасение Максим ему не оставил. Запустив руку в снег, он почувствовал тёплое мохнатое трепыхающееся тельце и, схватив его, впился зубами, чувствуя как в рот брызнула липкая кровь. Но вместо ожидаемого прилива сил он ощутил полное бессилие. Сжимая в ладонях волосатый комок, он прижал его к губам и провалился в небытие.
Сколько он так пролежал, Максим не знал. Ветер уже стих, и теперь над головой, скрывая слепящее солнце, ползли низкие тучи. Одеревеневшее тело уже не болело, да он его и не чувствовал, и лишь веки ещё подёргивались, пытаясь разлепить смёрзшиеся ресницы.
Что-то было не так. Что-то нарушило его ведущий в вечность сон. И это что-то было до боли знакомое и совершенно лишнее в этом снежном безмолвии.
Максим, так и не сумев открыть глаза, прислушался. Где-то рядом совершенно отчётливо раздался собачий лай.
— Э-э-эу… — он попытался выдавить из груди крик, но получилось лишь невнятное и слабое мычание.
С невероятным усилием вывернув шею, в узкую щель слипшихся век он увидел удаляющуюся фигуру идущего на лыжах человека, а рядом с ним резвящегося пса. Лыжник, повернувшись к нему спиной, широко размахивал палками и исчезал на глазах.
— А-а-а… — Максим ещё раз попробовал издать звук, но застывшее горло не слушалось.
Тогда он нащупал автомат, и уже не в силах его из-под себя вытащить, нажал на курок. Торчавший рядом с лицом ствол зашёлся длинной очередью и обжёг пороховыми газами. Но Максим этого уже не чувствовал. Он сделал больше чем мог, и теперь небытие вновь приняло его в свои объятья.
* * *
«Идёт охота на волков, идёт охота!» Услышь эту, ещё не рождённую великим Высоцким фразу, Александр Иванович оценил бы ту точность, с которой она могла бы передать атмосферу, царившую на Северном флоте, потому что сказать, что для всех сил была сыграна боевая тревога — не сказать ничего.
Час назад на аэродроме Ваенга приземлился разведчик, ещё с воздуха доложивший о том, что всего в сотне километров севернее острова Кильдин экипажем была замечена лодка, очень напоминающая ту, описание которой теперь имелось в каждом полку. Сфотографировать лодку не удалось, так как при приближении самолёта она скрылась под водой. Но экипаж был абсолютно уверен, что ему посчастливилось обнаружить таинственную субмарину, и по флоту объявили тревогу. Ещё не успели остановиться винты Пе-3, как к нему подъехал ГАЗ флотского начальства и, забрав лётчика со штурманом, рванул к причалу, где их уже ожидал катер командующего, чтобы через залив перевезти в штаб флота, в Полярный.