Установилась тишина, в которой было слышно лишь дыхание Джона, походившее на задушенное всхлипывание.
Маккейн откашлялся.
– Нет, Джон, так дело не пойдет. Прежде чем возвести на кого-то обвинения, вы должны удостовериться, что все, что вы утверждаете, можно доказать.
– Ага, – рассеянно кивнул Джон.
– А этого вы не можете. Ничего из сказанного вы не можете доказать.
Джон с шумом вобрал воздух.
– Где вы были в тот день, когда умер Лоренцо?
– Не занимайтесь глупостями, – несдержанно ответил Маккейн. – Разумеется, я этого не помню. Но я не сомневаюсь, что достаточно заглянуть в мой старый ежедневник, чтобы реконструировать это.
– Преступление можно размотать.
– Не было никакого преступления. Вы немного помешались на этом, Джон.
– Можно проверить по данным авиакомпаний, когда вы были в Италии. – Он запнулся. – Хотя, если подумать, как я без проблем прилетел сюда из США с чужим паспортом, то не стоит, наверное, и розыски вести, да?
Маккейн кивнул.
– Вам ничего не доказать. Да и доказывать нечего.
– Вы правы. Я не могу ничего доказать, – сказал Джон и включил настольную лампу. – Но вы сделали еще кое-что, одну несусветную глупость, и ее я могу доказать. – В его голосе вдруг зазвучала сталь, и движение, каким он достал из кармана сложенный лист бумаги, подействовало как удар лапы пантеры. – Вы давали консультационные задания общей стоимостью в миллиард долларов фирме Callum Consulting. Фирме, которая принадлежит вам. Любой суд на этой планете признает вас в этом случае виновным как минимум в измене, которая является тягчайшим нарушением договора найма вас в качестве управляющего и оправдает ваше немедленное увольнение.
Маккейн оглянулся. В дверях и вдоль стены у него за спиной стояли люди из службы безопасности, выросшие как из-под земли. Включение настольной лампы было сигналом, о котором Джон заранее с ними условился.
– Вы уволены, Малькольм, – сказал Джон ледяным тоном. – Если у вас еще остались в столе какие-то личные вещи, можете забрать их сейчас. После чего эти господа проводят вас к выходу. – Он окинул его взглядом, полным презрения. – Ну да ведь процедура вам знакома.
И потом он был один. Один отвечал на вопросы прессы. Один сидел в помещениях по ту сторону мраморных барьеров и пытался руководить концерном, о котором имел лишь схематическое представление. Один читал документы, вызывал к себе сотрудников, вел переговоры, принимал решения. Один сидел за огромным столом в огромном конференц-зале, ел свой обед, глядя на зимнюю панораму финансового центра Лондона, одиноким, непобедимым королем которого был он сам.
Журналистам Джон рассказал о похищении, по возможности близко к правде. Умолчал лишь детали своего возвращения в Великобританию под чужим именем; сказал, что ему помог друг, и этим ограничился. Упомянул он и о встрече с Рэндольфом Бликером, и об утверждениях того, что он действует по заданию заказчиков. И рассказал о неделях, проведенных в трущобах на свалке.
Это были минуты, когда в зале пресс-конференции установилась прямо-таки осязаемая тишина.
– Я дал поручение одному адвокату найти эту женщину. Она может подтвердить мои слова, так же как и то, что я был связан, когда она нашла меня, – сказал Джон. – Но не это было главным основанием моего поручения адвокату. Главной причиной было мое желание выразить ей признательность. – Он рассказал о квартире, которую он подарил женщине, о пожизненной пенсии, и представители желтой прессы взвыли от восторга. Ложкой дегтя в бочке меда было лишь то, что Джон не пожелал назвать ее имя.
Позднее к нему явились представители Интерпола, которые запротоколировали его показания, но оставили ему мало надежды на поимку преступников. Самое большее, на что можно было надеяться – если Бликер попадется случайно. На этот случай и хранились обвинительные материалы в папках и компьютерах Интерпола. От них он узнал, что Урсула, естественно, не была в Мехико и вообще ничего не знала о случившемся, и что телохранителя, при странных обстоятельствах сменившего Марко Бенетти и известного коллегам под именем Фостер, тоже не могут найти.
Это были единственные развлечения последних недель. В остальном он работал так, как не работал еще никогда в жизни. В семь часов утра он уже появлялся в своем кабинете, а когда заметил, что времени все равно не хватает, стал приезжать к шести, а потом и к пяти часам, до девяти читал горы писем, проекты договоров и меморандумы, потом начинались переговоры, сменяя друг друга – до поздней ночи. Он вызывал к себе людей с докладом, давал указания, требовал пояснений к проектам, строительным планам и финансированиям, на каждую проблему требовал предложений по ее устранению и принимал решения, говорил «Да» или «Нет» или требовал альтернатив. Он восседал во главе большого стола, за его спиной блистали очертания города, на него были устремлены глаза пятидесяти и более директоров, каждый из которых был как минимум лет на десять старше его, он говорил им, чего хочет, требовал их мнений и отпускал их кивком, потому что наступало время следующей встречи.
Поначалу его это возбуждало. Чистый адреналин. Он чувствовал свою значительность, он держал бразды правления, он нес на своих плечах тяжесть целого мира. В иные моменты это было лучше, чем секс, и он начал понимать, почему столь многие так падки до карьеры, могущества и влияния. Это было приятное чувство – подниматься поздно вечером из-за письменного стола в окружении той же темноты, которую застал здесь утром, то есть целую вечность назад, и быть опустошенным событиями дня не меньше, чем спортивным матчем или ночью любви.
Но уже через несколько дней он почувствовал, что силы его на исходе. Утром он едва вставал с постели, в зеркале ванной видел у себя круги под глазами, ему требовались невообразимые количества неимоверно крепкого кофе, чтобы прийти в себя, и еще больше, чтобы там оставаться. Его «Роллс-Ройс» привозил его в подземный гараж замка далеко за полночь, и по дороге он регулярно засыпал на заднем сиденье. Во время переговоров он был раздражителен, быстро терял терпение, становился несдержанным и грубым. И хотя люди вздрагивали и искали в себе вину за дурное расположение духа этого могущественного человека, Джон знал, что причиной была его собственная слабость, что он больше не мог контролировать то, что делал или говорил. Он понимал опасность своего положения: концерн принадлежал ему до последнего винтика и обгрызенного карандаша – он стоял вне риска лишиться должности. И был достаточно богат, чтобы умереть богатым даже после того, как до конца жизни будет нести миллиардные убытки.
Памятуя девиз Маккейна, что деньги компенсируют все, даже недостаток таланта, он в течение нескольких дней тайно проходил инструктаж у одного из лучших в мире консультантов в области менеджмента. Он начал устанавливать приоритеты. Он больше не принимал к рассмотрению заключений длиннее одной страницы. Он требовал, чтобы никто не приходил к нему с проблемой, не имея наготове предложения по ее решению. Переговоры он вел стоя, чтобы они не затягивались. Он упражнялся в искусстве правильного делегирования полномочий. И так далее.