– Значит, тебе не нравится играть? – спросила Свеня, наморщив лоб.

– Нравится? – Вольфганг задумался. Какой странный вопрос. – Понятия не имею.

Нравится ли ему? Об этом он еще никогда не думал. Да и что он тут вообще натворил! Наговорил ей с три короба о своих собственных проблемах, вместо того, чтобы взять все в свои руки, произвести на нее впечатление, доказать ей, что он намного круче, чем Марко. Все пошло наперекосяк. Совсем не так, как ему хотелось бы. Теперь он видел, что снова все испортил…

– Все это звучит так, как будто ты занимался по классу виолончели только для того, чтобы угодить своему отцу, – сказала Свеня. Она смотрела на него так серьезно, как будто искренне принимала в нем участие. Все его опасения растаяли как дым.

– Да, – ответил он, – боюсь, что именно так оно и было.

– На самом деле, это его честолюбие. Его мечта.

– Мне следовало бы просто бросить все это. – Он посмотрел на виолончель, и она вдруг показалась ему чем-то чужим и враждебным.

На лице у Свени, однако, отразилось сомнение.

– Не знаю. Наверное, для начала тебе нужно сравнить себя с кем-нибудь реальным. Ты мог бы, например, принять участие в виолончельном конкурсе. Потягаться с другими. И тогда ты точно все поймешь. Или спроси у кого-то, кто в этом разбирается. Не у твоего отца, я хочу сказать.

– Мой учитель музыки говорит только, что я должен меньше думать и больше заниматься.

– Это понятно – ведь этими занятиями он зарабатывает себе на хлеб. Нет, его я тоже не имею в виду. – Она задумчиво смотрела перед собой. – Тебе надо спросить у… не знаю… кого-нибудь вроде директора оркестра, или как они там называются. У кого-нибудь, кто слышал много виолончелистов. Или вообще – должен же быть кто-то самый главный по виолончели. Такое бывает в любой области. Самый крупный специалист. «Обервиолончелист». Вот если бы ты спросил у кого-нибудь такого уровня, что он думает о твоей игре.

Вольфганг хмыкнул.

– Знаешь, – добавила она. – Ведь иногда человек может даже слишком сомневаться в себе.

Вольфганг ничего не ответил, а только задумчиво кивнул. Внезапно в комнате воцарилась необычная, волшебная тишина, не было слышно ни вздоха. Если бы это и вправду был сон, Свеня наклонилась бы к нему сейчас и поцеловала. И Вольфгангу казалось, что и он в эту секунду мог бы встать, подойти к ней и поцеловать ее. Но он так и не осмелился сделать это. И упустил, быть может, единственный шанс в своей жизни. Наверное, он еще долго будет спрашивать себя, не приснилось ли ему все это. Вдалеке просигналила машина, Свеня сказала: «Ну да», и волшебство исчезло. Они немного еще поболтали о том о сем, поговорили о последних киноновинках, впрочем так и не договорившись о совместном походе в кино, и потом Свеня ушла, сославшись на то, что ей надо было успеть сделать еще какие-то домашние дела.

Он почти забыл положить ключ от ателье на место. После того как она ушла, он еще долго простоял в прихожей, и ему было невероятно прекрасно на душе. Охотнее всего он запел бы сейчас во весь голос ликующую победную песнь, если бы знал наизусть хоть одну. Свеня была здесь. Она отфутболила Марко. Все, о чем он мечтал, внезапно стало возможным!

Внезапно он услышал, как вдалеке открываются ворота гаража, и непроизвольно засунул руку в карман. Его родители возвращаются! А он так и не положил на место ключ от ателье!

Не прошло и секунды, как он уже мчался вверх по лестнице, а еще через секунду, во второй раз за сегодняшний день и во второй раз в своей жизни, открыл ящик прикроватной тумбочки своей матери и резко отодвинул все его содержимое в сторону, чтобы положить ключ на место. Торопливо распихивая по местам упаковки бумажных платочков и детские ботиночки, он обратил внимание на фотографию, которая до этого была большей частью скрыта всяким старым хламом.

Он смотрел на нее с искренним удивлением. На фото он стоял в обнимку с виолончелью в своей лучшей белой рубашке. А рядом с ним стоял пожилой мужчина с вьющимися белыми волосами и, горделиво улыбаясь, держал руку у него на плече.

Вольфганг достал фотографию со дна ящика, и земля как будто поплыла у него под ногами.

Он не знал, кто был этот мужчина.

Хуже всего, что как он ни ломал себе голову, он все равно не мог вспомнить, когда и при каких обстоятельствах была сделана эта фотография.

Он успел засунуть ключ в ящик и задвинуть его обратно, успел даже убрать стаканы и бутылки из гостиной на кухню до того, как вернулись его родители, но фотография никак не выходила у него из головы.

– Ты что, видел привидение? – спросил Чем, когда вечером пришел к Вольфгангу, сияющий после душа, со спортивной сумкой в руке.

– Вроде этого, – осторожно ответил Вольфганг. Он больше всего на свете хотел бы рассказать ему, что произошло в этот день и до этого, но почему-то у него не получалось. Только не сейчас, под одной крышей с его родителями. Быть может, вообще никогда.

За ужином прозвучал спасительный звонок. Генетический анализ установил несомненную разницу между образцом Вольфганга и образцом его отца. Как и предсказывал доктор Ведеберг, результат гласил буквально следующее: пробы были взяты у родственников, но не были генетически идентичны. Телевизор снова вернули на прежнее место, и вся семья посмотрела пресс-конференцию, на которой представитель прокуратуры обнародовал результаты полицейского расследования.

– Ну вот, – ухмыльнулся Чем, – теперь они все в школе заткнутся.

Вольфганг промычал нечто неопределенное. Что-то подсказывало ему, что это еще не конец.

Глава 11

На следующий день Вольфганг отправился в школу не без опасений. Как он и предполагал, все было ужасно: на него пялились так, как будто он явился в школу в пижаме или у него вдруг выросли фиолетовые рога. Там, где он проходил, за его спиной сразу начинали шушукаться, а от него самого отскакивали, словно от прокаженного. Другие же, наоборот, считали своим долгом дружески похлопать его по плечу, заверяя, что они «с самого начала знали», что «ничего в этом нет». Вольфганг спрашивал себя, во-первых, не окажутся ли у него синяки на плечах, когда он вернется домой, и, во-вторых, что сказали бы все эти люди, если бы «в этом» все-таки «что-то было». Что бы они сделали? Оттолкнули бы его? Линчевали? Обмазали бы дегтем, вываляли бы в перьях и с позором выгнали из города?

Ближе всего были ему те, кто старался вести себя так, как будто ничего не произошло. Хотя и это, конечно, было искусственно. Но так он, по крайней мере, мог съежиться на своем стуле и просто следить за ходом занятия. Как он и ожидал, у него совсем не было чувства, что он что-то пропустил.

И, что самое худшее, он совсем не видел Свеню. Параллельный класс писал сегодня сочинение, четыре часа без перемены. Никто из них не появлялся на школьном дворе.

После обеда его ожидало занятие виолончелью, перенесенное со вторника. Вот на что у него не было никакого настроения, но мать все равно настояла на своем. Он безуспешно пытался оправдаться тем, что занятие в среду вместо вторника полностью выбивает его из рабочей колеи. Истинной причиной, конечно, было другое: ведь он не репетировал ни одной гаммы с прошлого занятия. А в том, что касается музыки, господина Егелина не проведешь.